Глиняные голубки - [3]

Шрифт
Интервал

Но куда милей быть дома!"

О проказах - ни гу-гу,

Пусть молчат твои чикчиры...

Сядем лучше на диван,

Мой зеленый доломан!

Для тебя я сберегу

Песенки все той же лиры.

9

Ты приедешь сюда загорелым,

Но всегда бесконечно милым.

Ведь и в смуглом теле, как в белом,

Та же кровь струится по жилам.

Твои губы, они не увяли,

Твои щеки упруги, как прежде...

А бывало: не я ли, не я ли

Изнывал в далекой надежде?

Опьянен я все тем же телом,

Я покорен все тем же силам...

Ты приедешь сюда загорелым,

Но всегда бесконечно милым.

10

"Два ангела напрасных за спиной".

В обманчивом, тревожном сне

Я пел про ангелов напрасных,

Не зная, из каких прекрасных,

Пленительных и нежно страстных

Пошлется спутник с неба мне.

Твои улыбчивые губы

Амур стрелой нарисовал

И юный округлил овал.

Кого я прежде ни знавал,

Перед тобой - пусты и грубы.

Кто дал такую удлиненность

Приподнятых и светлых глаз?

Прозрачней фьорда в тихий час,

Они всегда вселяют в нас

Благоговенье и влюбленность.

Не ты ль от Божьего престола,

Плащом прикрывши прелесть плеч,

Держа в руке копье иль меч,

Пришел для предрешенных встреч

К тому, что звал тебя из дола?

Нет, не обманчивы мечты:

Пускай пути мои опасны,

Пускай грехи мои ужасны,

Те ангелы, они напрасны,

Когда вождем мне послан ты.

11

Смутишься ль сердцем оробелым?

Моя любовь не так мала,

Чтоб не сказать пред миром целым,

Какое счастье мне дала,

К какому счастью привела.

Не трусы мы, не лицемеры...

Пусть все, кому любовь мила,

Прочтут влюбленности примеры.

Природа душу вместе с телом

В союзе стройном создала,

И в сердце лишь окаменелом

За это не звучит хвала.

Мы все - природы зеркала,

Мы люди с кровью, не химеры,

И тот, кого пронзит стрела,

Прочтет влюбленности примеры.

Блаженным и высоким делом

Соединяет страсть тела.

Безумьем было б неумелым

Отрезать ветви от ствола.

Кто - яркий пламень, не зола,

Кудрявый сын златой Венеры,

Кого стрела твоя звала,

Прочтет влюбленности примеры.

Ты сам, амур, кому была

Известна крепость нашей веры,

Присядь у нашего стола

Прочесть влюбленности примеры.

12

Всегда стремясь к любви неуловимой,

Скитался я, как странник, меж людей,

Еще тебя не зная, чародей,

Воинственною облеченный схимой.

Очаровательною пантомимой

Любуясь, думал я: "Помолодей,

О сердце, язвы от страстных гвоздей

Другим, а не тебе, да идут мимо!"

Кощунственно я мыслил о любви,

Не зная близости чудесной встречи,

И вдруг увидел сердце все в крови.

Зовешь меня мечом небесной сечи?

Еще зовешь? на радость иль на бой

Веди меня! я - твой, я - твой, я - твой!

Май-октябрь 1912

III

270-276. ОСТАНОВКА

1

Какой насмешливый механик

Будильник в сердце мне вложил,

Чтоб меж восторгов и средь паник

Один мотив всегда в нем жил?

Минуты горько боевые,

Как всем, дадут мне небеса,

Но "очи, очи голубые"

Поет будильник полчаса.

Не радостен, но и не скучен,

Молчать и петь равно готов,

Кому-нибудь всегда поручен

Зав_о_дной ключик от часов.

Часы тоски, минуты шутки

Напрасный и нелепый счет,

Как хорошо, что через сутки

Опять про "очи" запоет!

Воспользуйся правами шире,

Завод любовный повтори:

Я не всегда пою в четыре,

Могу я петь и в два, и в три.

2

Девять родинок прелестных

Поцелуями считаю,

И, считая, я читаю

Тайну, слаще тайн небесных.

На щеках, на милой шее,

У груди, где сердце бьется...

От лобзаний не сотрется

То, что мускуса темнее.

Так, по лестнице небесной,

Четки нег перебирая,

Я дверей достигну рая

Красоты твоей чудесной.

Та ли родинка восьмая

Мне милей всего на свете,

Слаще тени в теплом лете

И милей, чем ветер мая.

А дойду я до девятой

Тут уж больше не считаю...

Только таю, таю, таю,

Нежным пламенем объятый.

3

Ты ходишь в куртке зеленой,

Отвечаешь на всякий зов,

Но мой взор неясно-влюбленный

На тебя обратиться готов.

Напрасно и глупо ревную,

Следя улыбку и взгляд,

И волнует душу тупую

Знакомый и легкий яд.

Я тебя никогда не встречу,

А может быть, встречу опять...

И зачем я тебя замечу,

Тебе будет трудно понять.

4

Кому любви огонь знаком,

Те понимают,

Как лепесток за лепестком

Томительно влюбленным ртом

Срывают.

И сочной, белой розы яд

Впиваем сладко,

И щеки пламенем горят...

Туманит нежно близкий взгляд

Догадка.

Еще, еще последний раз

Не розу, губы!..

Игра причудливых проказ

И трепет томно-темных глаз

Мне любы.

5

В грустном и бледном гриме

Играет слепой Пьеро.

Не правда ли, лишь в пантомиме

Ты слеп, белокурый Пьеро?

Тебе не другие сказали,

Что теперь я пленен тобой,

Что, сидя в потухшем зале,

Слежу за одним тобой.

Ты видишь слепыми глазами

Мои не слепые глаза,

И взгляды, взгляды меж нами

Как стрелы из глаз в глаза.

Ты знаешь: ничто не вечно,

Зачем же плачет твой рот?

А я бы хотел бесконечно

Целовать этот алый рот.

О будущем я не гадаю

Все проходит, грустный Пьеро.

А теперь люблю и мечтаю

О тебе, белокурый Пьеро.

6

Свежим утром рано-рано

Бросил взор я на рябину:

О, запекшаяся рана!

Мальчик, выбрав хворостину,

Пурпур ягод наземь бросит,

А куда я сердце кину?

Осень ясность дней приносит,

Просквозили леса чащи.

Сердце радости не просит.

Все упорнее, все чаще

Прилетает призрак смерти,

Что любви и жизни слаще.

О, не верьте, о, не верьте,

Этим призрачным наветом


Еще от автора Михаил Алексеевич Кузмин
Крылья

Повесть "Крылья" стала для поэта, прозаика и переводчика Михаила Кузмина дебютом, сразу же обрела скандальную известность и до сих пор является едва ли не единственным классическим текстом русской литературы на тему гомосексуальной любви."Крылья" — "чудесные", по мнению поэта Александра Блока, некоторые сочли "отвратительной", "тошнотворной" и "патологической порнографией". За последнее десятилетие "Крылья" издаются всего лишь в третий раз. Первые издания разошлись мгновенно.


Нездешние вечера

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дневник 1905-1907

Дневник Михаила Алексеевича Кузмина принадлежит к числу тех явлений в истории русской культуры, о которых долгое время складывались легенды и о которых даже сейчас мы знаем далеко не всё. Многие современники автора слышали чтение разных фрагментов и восхищались услышанным (но бывало, что и негодовали). После того как дневник был куплен Гослитмузеем, на долгие годы он оказался практически выведен из обращения, хотя формально никогда не находился в архивном «спецхране», и немногие допущенные к чтению исследователи почти никогда не могли представить себе текст во всей его целостности.Первая полная публикация сохранившегося в РГАЛИ текста позволяет не только проникнуть в смысловую структуру произведений писателя, выявить круг его художественных и частных интересов, но и в известной степени дополняет наши представления об облике эпохи.


Подвиги Великого Александра

Жизнь и судьба одного из замечательнейших полководцев и государственных деятелей древности служила сюжетом многих повествований. На славянской почве существовала «Александрия» – переведенный в XIII в. с греческого роман о жизни и подвигах Александра. Биографическая канва дополняется многочисленными легендарными и фантастическими деталями, начиная от самого рождения Александра. Большое место, например, занимает описание неведомых земель, открываемых Александром, с их фантастическими обитателями. Отзвуки этих легенд находим и в повествовании Кузмина.


Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро

Художественная манера Михаила Алексеевича Кузмина (1872-1936) своеобразна, артистична, а творчество пронизано искренним поэтическим чувством, глубоко гуманистично: искусство, по мнению художника, «должно создаваться во имя любви, человечности и частного случая». Вместе с тем само по себе яркое, солнечное, жизнеутверждающее творчество М. Кузмина, как и вся литература начала века, не свободно от болезненных черт времени: эстетизма, маньеризма, стилизаторства.«Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро» – первая книга из замышляемой Кузминым (но не осуществленной) серии занимательных жизнеописаний «Новый Плутарх».


Письмо в Пекин

Критическая проза М. Кузмина еще нуждается во внимательном рассмотрении и комментировании, включающем соотнесенность с контекстом всего творчества Кузмина и контекстом литературной жизни 1910 – 1920-х гг. В статьях еще более отчетливо, чем в поэзии, отразилось решительное намерение Кузмина стоять в стороне от литературных споров, не отдавая никакой дани групповым пристрастиям. Выдаваемый им за своего рода направление «эмоционализм» сам по себе является вызовом как по отношению к «большому стилю» символистов, так и к «формальному подходу».