Гленнкилл - [41]

Теперь путь свернулся, как мокрица, превратившись в один-единственный шаг. Всего шаг до того места, где паслись они, похожие на облачка зимнего дыхания, теплые и живые. А он, с гневной душой и множеством ран под шерстью, видел под ними бездну. Теперь она здесь. Кто определяет судьбу? Джордж мог лучше всякой овчарки собирать и разделять. Джордж сумел бы возвратить всех туда, в обратно. Но Джордж заглянул слишком глубоко под дольмен. И он видел его. И видел, что шерсть на его брюхе обвисла. Но рога были витые, как извилистый путь.

А сейчас он стоит. И боится сделать всего один шаг, один-единственный шаг. Хватит выть на луну, как это делают втайне его вороны, когда думают, что он не замечает. Нет моста, по которому он пройдет это короткое расстояние в один шаг, нет брода, нет мели в воде. Захлебнуться на последнем шаге — этого он не ожидал. Его рога, как штопоры, вкручивались в тающую темноту ночи. И все же, все же… Есть брод, есть мост! Его можно создать с помощью слов, старых слов, с любовью хранимых в душе долгие, долгие годы, придуманных как волшебные заклинания. Как они нужны ему сейчас! Но дороги, по которым он шел, были такими путаными и узкими, что он стал забывать эти слова. Он должен вспомнить! Он должен спешить, потому что под дольменом уже сидит безмолвный пастух и голубые глазки его блестят.

День тихо переплывал море. Белый день его прогонит, как прогоняли его четыре прошедших дня. Наступил пятый. Пятый день был днем возвращения в обратно. Он колебался.

12. Урожай на лугу

Мисс Мапл проснулась раньше всех. Она вообще не могла понять, спала ли она. Что-то не давало ей покоя. Воспоминание о сне? У нее было ощущение, что в воздухе снова повис этот запах, запах чужака.

«Овцы Габриэля», — подумала Мисс Мапл. Но в тот же миг поняла, что этого не может быть. Узнать овец Габриэля было просто, запах у них однородный, скучный.

Потом в утреннем тумане она увидела силуэт Ричфилда. На Месте Джорджа. На какой-то миг ей показалось, что он мертв. Нет, не потому, что он стоял неподвижно — у старых баранов это обычное дело. А из-за птиц. На спине у Ричфилда сидели три вороны. А какой живой баран позволит воронам использовать себя в качестве насеста? Уж точно не Сэр Ричфилд. Одна из ворон расправила крылья и хрипло каркнула. Со стороны казалось, что у Ричфилда вдруг выросли короткие черные крылья. Мисс Мапл почувствовала, как шерсть у нее встала дыбом.

Внезапно она ощутила за спиной движение. Она развернулась, подпрыгнув на всех четырех ногах, как умеет только ягненок или очень испуганная овца. Из тумана к ней выходил… Сэр Ричфилд. И на Месте Джорджа тоже стоял Сэр Ричфилд. Мисс Мапл в ужасе попятилась.

Оба барана стояли теперь друг против друга. Как будто фигура Ричфилда отражалась в луже. Только без черных птиц. Мапл вспомнила сказку, в которой говорилось, что у мертвых нет отражения. Бараны, опустив рога, медленно, в одном темпе сближались. Мапл гадала, кто из них настоящий Ричфилд, а кто — его отражение. Рога столкнулись, издав звонкий звук. Оба барана подняли головы.

— Я решился, — сказал Ричфилд с воронами.

— Ты решился, — подтвердил Ричфилд без ворон.

Вид у него был растерянный.

— Овца не может покидать стадо, — проблеял он. — Джордж вернулся и пах смертью.

Он смущенно покрутил головой.

— Если б я только держал язык за зубами, такая глупость…

И Сэр Ричфилд торопливо поскакал к уступу. Второй Ричфилд остался на месте и смотрел на него почти с нежностью. Как по команде три вороны одновременно поднялись в воздух, и на лугу снова был только один Ричфилд. Косматый, пахнущий как целое стадо полуовец.

Мисс Мапл с волнением смотрела на Сэра Ричфилда, который с отрешенным видом взбирался на скалу. Она повернулась и поскакала за ним.

Обычно Клауд и Моппл утром первыми выходили на луг. Моппл — потому что голод у него просыпался раньше, чем у остальных, Клауд — потому что считала, что утренний воздух полезен для шерсти.

«Вы что думаете, я от природы такая пушистая?» — любила покрасоваться она. «Да-а-а», — отвечали ей ягнята и овцы, которым еще не надоело хвастовство Клауд.

Клауд польщенно закатывала глаза. «Может быть, и так, — говорила она, — но сохранить такую шерсть стоит немалых усилий!» И Клауд пускалась в рассуждения о благотворности утреннего воздуха. И хотя откровения Клауд и вызывали интерес, но ни одна овца не покидала теплые объятия стада раньше других.

В это утро Моппл Уэльский отсыпался после вчерашнего приступа, и Клауд в одиночестве паслась на росистом лугу. Впрочем, не совсем в одиночестве. Овцы Габриэля, у которых не было сарая, вынуждены были просыпаться рано, нанося жестокий удар по теории Клауд.

И вдруг Клауд увидела Сэра Ричфилда. Он стоял на Месте Джорджа и невозмутимо объедал траву. От гнева Клауд даже забыла об утреннем душевном покое. Она бросилась к Ричфилду.

— Да ты знаешь, где ты? Куда попал? — спросила она.

— Обратно, — сказал Ричфилд взволнованно.

Он снова опустил голову и принялся осторожно объедать лакомые цветки носорадки.

— Ты пасешься на Месте Джорджа! — возмутилась Клауд. — Как ты только смог!

— Очень просто, — ответил Ричфилд. — Через холм, через поле, через старую каменоломню, через труп, через весь мир — обратно. Не давать поймать себя мяснику. Это просто, потому что тот, кто питается падалью, боится мертвых. Головой прямо в ветер, с открытыми глазами, не вытряхивая из шерсти воспоминаний. Невозможно — и очень просто, если начать.