Глазами волка - [6]

Собака приближалась. Под чёрным лбом горели больные безумные глазки. Голова уже не держалась прямо, а свалилась набок, так, что слюна капала на песок.

Мышцы задних лап напряглись. Всё, сейчас бросится…

Лик действовал, не задумываясь, положившись на память мускулов. Он много раз был собакой, пусть большой и дикой —  а значит, тело помнит, как ведут себя собаки, и умеет нападать и защищаться.

Бросок! Он увернулся и нырнул вправо. Человеческие руки были мучительно длинными и беззащитными. Влажные челюсти собаки клацнули в пустоте — а Лик уже ухватил её за хвост и швырнул в частокол.

Овчарка, попыталась вцепиться в беззащитную руку. Но было поздно, она уже катилась по песку. Хрусь! Прямо в ограду.

Дальше Лик действовал как человек. Он подскочил к собаке, опять увернулся от сверкнувших белых зубов, подхватил её за шкирку и прижал к частоколу мордой.

Овчарка была тяжёлая, как бурдюк с вином. Но даже сейчас — намного опасней.

— Прости меня,— прошептал он по-скифски,— Ты умираешь. Я дам тебе лёгкую смерть.

На дне слезящихся алых глаз сверкнуло понимание — крошечная искорка в потоке безумной злобы. Белые зубы бессильно царапали дерево, высекая щепки.

Лик набрал побольше воздуха — и рванул собачью голову на себя.

Тонкой, еле слышно хрустнула позвонки. Тело собаки продолжало трепыхаться, когтистые лапы били по воздуху.  Лик тянул всё дальше и дальше. Глотка продолжала скулить, а парализованные лапы обвисли, словно тряпичные. Сильные пальцы неврийца сдавили горло и не отпускали, пока тяжёлое, пахучее тело не перестало конвульсировать.

Ядовитая слюна капала изо рта на побелевшие от напряжения запястья.

Лик оттащил собаку от ограды и швырнул её под помост. Потом наклонился, зачерпнул песка и начал стирать с запястий следы проклятой слюны.

Теперь овчарка сама была похожа на лопнувший старый мешок. Передние лапы ещё дёргались, но глаза были мёртвые.

— Что ты сделал?— произнесла госпожа Стратрира. Её лицо было полно отвращения,— Ты убил мою собаку. Ты понимаешь, что ты наделал?

— Она была бешеная.

— Ты убил мою собаку!

— Вы сами её на меня натравили!

— Ты убил мою собаку!!

— Значит, вот как...— процедил Лик. Потом спохватился — он сказал это по-скифски. Вскинул голову, встряхнул огненными волосами и повернулся к помосту.

Госпожа Статира смотрела на него с прежним презрением.

— Вы, что — не видите?— закричал Лик на языке гераклейцев,— Я не хуже собаки! Я лучше собаки! Я мог бы вам служить как десять, как сто собак! Разве не такой слуга вам нужен!?

Говорить было тяжело, ещё тяжелее, чем сражаться. Он почти задыхался от напряжения.

Госпожа Статира вскочила со скамейки. Её кулаки были сжаты. Сейчас она прикажет что-то ещё. Что-то страшное.

Но она не успела.

6

Лик бросился на ограду. Прыжок, захват, забросил ногу — и вот он уже наверху частокола. Осмотрелся, оттолкнулся руками — и прыгнул обратно в сад.

Такие ограды не преграда даже для лесных скифов. Чтобы перемахнуть через простую стену, достаточно двух вдохов.

Мимо шли два работника — в туниках из козьих шкур, с медными серпами. При виде Лика они замерли в удивлении. Невриец в один прыжок подскочил к ним и вырвал серп у того, что был ближе.

Госпожа Статира по-прежнему стояла на помосте и не отводила глаз от неврийца. Её привратник встал на ступеньках, расставив ноги, и достал из-за пояса широкий кинжал из бронзы. Он не знал, сможет ли защитить госпожу от этого рыжего волка — но собирался это проверить.

Лик отступил к стене дома. В тени, накрытый камнем, стоял кувшин-пифос с облупленной красной росписью. Запах был едва заметный, но волчьего нюха было достаточно, чтобы его опознать.

Лик сорвал камень свободной рукой и швырнул его в частокол. Раздался глухой стук. А из пифоса потянуло знакомым кисло-солёным запахом винного уксуса.

Лик окунул серп в уксус. Поднял к солнцу и повернул так. чтобы отблеск пробежал по всему лезвию, от рукоятки до кончика. Всё хорошо, ни крошки земли не осталось. Мокрый серп сверкал чистой медью.

Лик царапнул по левой руке — совсем чуть чуть, как при заключении клятвы. Тонкая нить боли пересекла ладонь — и по пальцам потекли капли крови. Лик сжал кулак, а потом махнул рукой, словно сеял просо.

Алые с золотом капли разлетались, словно пчёлки.

Потом он приложил ладонь ко рту и начал зализывать рану. Рука по-прежнему саднила, а но боль ушла в глубь.

Убрал руку и почувствовал, что рот перемазан кровью. Это хорошо.

И хозяйка, и привратник, и работники смотрели на него, не произнося ни слова. Если они и поняли, что происходит, то не подали вида.

— Будь проклят этот дом!— закричал Лик на родном языке,— Потоп и бурю на его посевы! Огонь и меч на его постройки!. Чума и почечуй на его хозяев, их детей, родителей, слуг и батрак! Смерть этому дому! Смерть! Да будут прокляты святотатцы, поправшие обычай гостеприимства!

Он захрипел и откашлялся.

Можно было воззвать и к богам. Но — зачем? Разве боги не видят, что здесь творится?..

И разве безумие — оправдание святотатству? Глупость — не оправдание, вот и безумие тоже.

Воцарилось тишина. Далеко, за холмом, бесшумный коршун скользил через небо.

Лик выдохнул, зачерпнул ещё уксуса и вытер губы.