Глазами любви - [14]

Девушка выглядела страшно испуганной.

– Нет, этого не может быть! – простонала она. – Неужели корабль потонет?

Магнус начал было объяснять ей, что ничего не знает и что его опыт кораблевождения равен ее собственному. Однако при взгляде на это пре­красное лицо, обрамленное мокрыми длинными золотистыми волосами, он вдруг страшно разо­злился. Что, ради всего святого, заставило его вернуться и забрать ее, будто он лишился собст­венной воли? Может быть, она околдовала его?

Будь он проклят, если знает, как это случи­лось! Внезапно у Магнуса появилось недоброе чувство, что именно эта белокурая ведьма с помо­щью какого-то волшебства заставила его вернуть­ся и забрать ее. Что каким-то образом она узнала, что на их лагерь нападут и потому бросилась к ру­левому веслу и посадила корабль на мель, чтобы задержать их.

Магнус приблизил к ней лицо.

– Корабль потонет? У меня такое чувство, что об этом мне следует спросить тебя, девушка, потому что, похоже, ты больше нас всех знаешь, что случится!

И в этот момент кормщик закричал:

– Берегитесь! Берегитесь! Нас несет прямо на берег!

Огромная волна нависла над кораблем, под­хватила и обрушила на него стену воды, под кото­рой оказались погребенными люди, весла и все, что было на судне.

Магнус ухватился за Эмерика и девушку. Не­счастная команда кричала и вопила. Ноги Магну­са оторвались от палубы, но он почувствовал, как кто-то вцепился в него и держит мертвой хваткой.

Гигантская волна смыла его за борт. Корабль налетел на скалу – послышался громкий треск ломаемых перегородок. Казалось, на них обруши­лась половина всего Ирландского моря. В ушах Магнуса ревело и стонало. Когда его голова по­явилась на поверхности воды, он сумел разгля­деть, что прибой с невероятной скоростью несет его между прибрежными скалами. В темноте он с трудом различал камни, о которые разбивались волны, и пену, взлетавшую, казалось, почти до неба.

Ноги Магнуса коснулись берега и заскользи­ли по нему. Тяжесть кольчуги и меча была такова, что его тянуло вниз. Он не мог высвободить руки. Стройное, но сильное тело прижималось к нему так крепко, что не давало ему идти.

Еще одна волна разбилась над головой Маг­нуса и опрокинула его. Тело, которое он держал в своих руках – или наоборот? – принадлежало девушке. Он смутно различал очертания ее голо­вы и тусклые растрепанные волосы, колеблемые волной. Ледяная вода выбросила их между скал. Магнус почувствовал, что теперь ноги его могут стоять на твердой земле, что под ним песчаное дно. Другая волна тут же сбила его с ног.

Магнус упал, но девушка по-прежнему не вы­пускала его, крепко обняв за шею. Меч бился о его колени, он потерял шлем и наглотался морской воды. Вокруг него ревело море.

Лучшим временем дня были сумерки, когда монахини пели.

С самого раннего детства, с тех самых пор, как Идэйн помнила себя, то есть примерно лет с трех, вечерняя молитва после последней на дню трапезы всегда навевала мир и покой, которые на­полняли все помещения монастыря, кельи и залы, и всюду в этот час в монастыре Сен-Сюльпис слышалось негромкое сладостное пение монахинь.

Это было одной из самых больших радостей монастырской жизни, когда на исходе дня сестрам монастыря Сен-Сюльпис разрешалось петь, и мо­нахини настолько любили это, что, случалось, не ограничивались отведенным для этого временем и пели намного дольше, за что, конечно, настоя­тельница выговаривала им, хотя сама обладала ве­ликолепным сопрано и первая же нарушала распо­рядок жизни в монастыре, потому что любила петь.

Сладостные неземные звуки женских голосов в сумеречном свете, аромат горящих свечей и те­ни, отбрасываемые их трепетным пламенем, на­всегда оставались в памяти. Это было время захо­да солнца, время наступления прохладной ночи, столь тихое время, что, казалось, ангелы спускались на землю послушать пение монахинь. После того как оно завершалось, день был окончен. Тре­мя часами позже во время последней службы, ког­да сама высокочтимая сестра аббатиса обходила монастырское здание, проверяя, заперты ли все двери и ворота, девочки, жившие при монастыре, уже спали.

Естественно, выпадали и такие дни, когда го­лоса монахинь звучали не столь гармонично: под воздействием внезапно подувшего холодного вет­ра они казались гнусавыми и сердитыми, как вой зимнего ветра в стропилах крыши часовни. И в такие дни нескончаемое пение было испытанием терпения слушателей, и даже голос сестры настоя­тельницы звучал не так сладостно.

Идэйн открыла глаза. Голоса монахинь ей пригрезились – то был вой ветра, леденящие ду­шу звуки пробивались в проходы между скалами какого-то побережья. Лежа, она могла смотреть вверх и видеть пурпурные облака, стремительно несущиеся по залитому солнечным светом небу.

Наступил день, сказала себе Идэйн. Не су­мерки, когда в монастыре Сен-Сюльпис идет ве­черняя служба. Ей снились монахини и их мирное вечернее пение, но наяву был слышен только шум ветра среди скал.

Она вспомнила шторм. «Я жива», – трепет­но подумала Идэйн.

Как бы Предвидение ни успокаивало и ни убеждало ее, что она будет жить, Идэйн не была уверена, что останется в живых. И теперь, при ярком солнечном свете, Идэйн вспомнила кораблекрушение, вспомнила, как вокруг бушевали волны и ночь была такой темной, что она даже не могла разглядеть, куда идти, – знала только, что как можно дальше от бушующей волны.