Глаза смерти - [29]

– Ты сам просил держать тебя в курсе, – Катя ободряюще улыбнулась, будто речь шла о каком-то пустяке.

Кажется, она не совсем понимала серьёзность их положения. В любом случае, нужно было послушать, что скажет её питерский знакомый, а потом заставить Катю скорее избавиться от картины. Исчезновение Абрамцева лишь подтверждало, что тот занимался не самым честным бизнесом. Корноухов не хотел, чтобы его жена оказалась замешана в чём-то подобном. Ему хватило разбитой головы и разгромленного дома.

Корноухов ненадолго задержался во дворе. Прошёлся до калитки. Открыл её и выглянул на улицу. Посмотрел вперёд по дороге – туда, где утром, возвращаясь с перевязки, увидел серебристый «мерседес». В этой части Клушино такие машины появлялись редко, если только искали объезд или сбились с пути. И, конечно, не парковались у мусорных контейнеров, куда разве что сосед из девятого дома иногда ставил свою красную «шестёрку». Возле «мерседеса» тогда стоял чернобородый мужчина. В его облике угадывалось что-то неприятное, жестокое, если не сказать – звериное.

Сейчас дорога пустовала. Ни машины, ни странного чужака. Ещё раз взглянув в сторону мусорных контейнеров, Корноухов наконец закрыл калитку и вернулся во двор.

В Катиной комнате привычно пахло ополаскивателем для белья. После погрома здесь стало меньше мебели, однако порядок сохранился неизменный. На подоконнике до сих пор стояла пластиковая ваза с сухими ветками ольхи. Катя принесла их в начале апреля, думала, что это верба. Через два дня шишки распустились, и Катя поняла, что ошиблась, однако выбрасывать ветки не стала.

Корноухов постарался сесть так, чтобы не попадать в камеру и при этом видеть изображение на мониторе. Максим последовал его примеру и, сдвинув вазу с ольхой, устроился на подоконнике.

Погосян позвонил на шесть минут позже обещанного.

Глава одиннадцатая. Странный город

Катя растянула окно видеосвязи на весь экран, и Корноухов увидел, что она говорит с сухоньким мужчиной лет шестидесяти, во многом утратившим былую красоту, но продолжавшим восполнять её довольно пёстрой и наверняка дорогой одеждой. Катя описывала его иначе. И дело не в дурацком вороте фиолетовой рубашки, расстёгнутой на две верхние пуговицы, и даже не в замысловатом покрое жилетки, из которой Погосян доставал цепочные часы, словно куда-то торопился или в нетерпении чего-то ждал. Катя говорила о нём как о степенном человеке, а Корноухов увидел, как тот суетится перед камерой, принимается стучать пальцами по столешнице, вдруг вскакивает из-за стола, куда-то пропадает и резко появляется. Погосян оказался нервным и порывистым.

– Максим, поздоровайся, – позвала Катя.

Максим нехотя встал с подоконника и зашёл маме за спину. Так же нехотя поздоровался.

– А, юный Шустов. Здравствуйте, да, – Погосян отвечал рассеянно и, судя по движению глаз, смотрел вовсе не в скайп, а в один из открытых у него на компьютере файлов. – Как ваши успехи?

Максим, поморщившись, вздохнул.

– Ну что ж, – продолжил Погосян, так и не дождавшись ответа, – перейдём к делу.

– Давай, – Катя кивнула.

Погосян не спросил о здоровье Корноухова. Видимо, ничего не знал. Катя ему не рассказала, да и сама вела себя так, будто ничего важного не произошло.

– Значит, вот… – Погосян активно щёлкал мышкой. При этом сузил глаза, пытаясь что-то рассмотреть у себя на экране. – Я буду высылать файлы. Ты их сразу открывай. Так будет проще.

В колонках послышался сдвоенный гудок – пришло первое сообщение. Катя, уменьшив изображение Погосяна и отведя его в верхний правый угол, открыла полученные снимки.

– Начнём с хорошей новости, – Погосян не прекращал щёлкать мышкой.

– А есть и плохие? – скорее в шутку, чем с опасением спросила Катя.

– Плохие новости есть всегда. Иначе было бы скучно.

– Плохие новости – лишь благодатная почва для появления хороших, – изменив голос, будто пародируя кого-то, сказала Катя.

– Ты помнишь! – Погосян повеселел и ненадолго оставил мышку в покое.

– Конечно, Андрей. Я многое помню.

– Прошло столько лет. Что ещё?

– Ещё ты говорил, что труд на древнерусском означает страдание и скорбь. А после паузы добавлял, что ты человек жизнерадостный, поэтому хочешь полежать на диване с книгой.

– Да…

Погосян затих. Суета и подвижность отступили. Это была долгая, молчаливая и по-своему скорбная пауза.

– Так вот, – Погосян вновь оживился. – Хорошая новость. Берг у нас с тобой, Катенька, один на двоих.

– Точно?

– Обижаешь. Я такими словами не бросаюсь.

– Прости.

– Не извиняйся. Открыла картинки?

Вновь булькнул сдвоенный гудок. Потом ещё раз.

– Да. Смотрю.

Корноухов, подавшись вперёд, разглядел на мониторе несколько чёрно-белых изображений. Это были фрагменты картин, будто выхваченные из тумана и потому едва различимые – со множеством чёрных пятен и засвеченных участков.

– Ну, во-первых, – продолжал Погосян, – по химическому составу грунты совпали полностью. Охра с добавлением силикатного песка и свинцовых масляных белил. Все три холста тонкие, полотняного плетения из волокон льна. Двадцать четыре на двадцать восемь нитей на квадратный сантиметр. Тут всё понятно.

– Это ещё ни о чём не говорит.