Глаза погребённых - [216]

— Да-а-а-а-а!.. — волной раскатилось по площади.

— Но и те, кто опередил нас в попытке объединить и сплотить наши силы — я говорю о Майари и Чипо Чипо, — это тоже наши герои! Наши герои! Объятиям и богатствам Пирата, Зеленого Папы, Майари предпочла воду, морскую гладь, а Чипо Чипо ушел в реку, ушел в реку с песней «Я знаю поэзию воды, только я… только я…». Мы тоже это знаем, Чипо Чипо! Мы понимаем, что лучше броситься в реку навстречу крокодилам, чем идти на соглашение с врагами! Соглашение, уступки — это капитуляция перед теми, кто нас эксплуатирует? Нет!

— Н-е-е-е-е-т! Н-е-е-е-е-е-е-т!.. — откликнулось человеческое море.

— Мы не с теми, кто нас безжалостно эксплуатирует, мы и не с теми, кто болтает о том, что можно улучшить условия труда на плантациях Компании, и создает лживый образ милосердного эксплуататора. Все это смел ураганный ветер, когда унес с собой Лестера Мида, миллионера, который сеял среди нас пагубную идею — ожидать благодеяния сверху, как будто мы своими руками, не способны добиться всего, чего хотим! Сейчас идет борьба другого рода. Мы окрепли, и врагу не остается ничего иного, как обливать нас клеветой, называть нас убийцами, обвинять нас в том, что мы якобы расправились с внуком президента Компании. Они отказываются говорить с нашими делегатами, они одним росчерком пера аннулировали все свои прежние обещания увеличить заработок, принять меры против дороговизны. Теперь они не признают делегатов нашего профсоюза, хотя лишь вчера принимали их и беседовали с ними. Я уже не говорю об их угрозах прекратить работы и вызвать массовую безработицу. Товарищи, эту борьбу мы начали подготовленными и небезоружными! Мы сплочены. Единство — гарантия победы. А победим мы сегодня или завтра — это не столь уж важно. Зато мы уверены в победе, абсолютно уверены в том, что наша сила могущественнее их оружия, их миллионов и интриг! Самое важное для нас — бороться в едином строю, плечом к плечу, формируя единый фронт борьбы, оставаться едиными, как едины мы сейчас, когда на все их провокации готовы ответить забастовкой!

— Даа-а-а-а! Сейчас же!.. Сейчас же!..

— Забастовка приведет нас к победе!

— Да-а-а-а! Д-а-а-а!

— Провозгласим же здравицу трудящимся Бананеры! Да здравствует Бананера!..

— Да-а-а-а здра-а-а-вствует!

— Здравицу рабочим Тикисате! Да здравствует Тикисате!..

— Да здра-а-а-вствует!

— Здравицу — вечную — трудящимся мира!

— Да здра-а-а-вствует… да здр-а-а-а-вствует… да здра-а-а-вствует!..

Старатели преградили путь разбушевавшейся толпе, которая хотела поднять на руки Табио Сана и на руках пронести его. Сомбреро, лица, усы, мачете наплывали волнами, сталкиваясь друг с другом, приветствовали друг друга и терялись в прибое аплодисментов, а ночь сеяла звездный золотистый песок в часах вечности.

— Бастуем! Бастуем!

— Бастуем сегодня же! Бастуем сегодня же!

— Забастовку — сегодня! Забастовку — сегодня! Забастовку — сегодня!..

Крики переполняли улицы; словно несся всесокрушающий ураган, ураган лиц, рук, голов, глаз, ног, плечей, кулаков; порыв людей, движимых единой волей, — ураганной, ослепляющей, неумолимой, безмолвной, глухой, непримиримой…

— Забастовка! Забастовка! Забастовка!.. — нарастал клич. Приближался час, когда отзвук этого слова должен прозвучать и в Бананере. — Забастовка!.. Забастовка!.. Забастовка!..

На ночную смену собрались было выходить бригады по окуриванию плантаций, но они сбросили с себя рабочую одежду, перчатки, маски, каски, аппараты. Их примеру последовали чистильщики, готовые выступить на охоту за вредителями. Ночь черной лавой заливала все вокруг, она освежала, проникала повсюду и была плотной и легкой.

Среди деревьев, опьяненных усталостью и теплом человеческих тел, мелькнул, прорезал тьму и исчез прожектор локомотива, тянувшего полдюжины порожних товарных вагонов. Железнодорожники выполняли свое слово. Это был поезд для тех товарищей, которые отправятся в Бананеру. Долгий и сложный путь — но для тех, кому выпало счастье отправиться делегатом, этот путь представлялся песней. Они уже чувствовали себя как-то по-другому, хотя прошло так мало времени с той поры, когда ночные смены бросили работу. Зимние светляки сигналили своими фонариками, словно отсчитывая секунды — но то были не светляки, а искры от факелов.

Бурлило беспредельное людское море, и, казалось, был слышен каждый звук, все как будто было слышно, только не то, о чем говорили делегаты профсоюза, позы которых и жесты были видны в окна алькальдии. Здание муниципалитета окружили рабочие, ожидали официального объявления забастовки, хотя фактически уже все, кто должен был этой ночью выйти на работу, не вышли, и сейчас стояли с факелами, с зажженными лучинами окоте.

— У-у-у-у-шел! У-у-у-шел!..

— Земля и свобода!..

— Свобода! Свобода!

— Землю и свободу!..

Возбуждение толпы нарастало — гремели крики, взлетали сомбреро, звенели мачете, поднимались и опускались факелы и горящие ветви, похожие на лапы дьяволов.

Или делегаты объявят забастовку, или разъяренная толпа разгромит алькальдию. Из здания муниципалитета вышли уполномоченные и сообщили, что речь идет не о забастовке — это дело решенное, — а теперь обсуждают новые требования, предъявляемые Компании.