Глаза ночи - [33]

— О? — Услышав эту информацию, Гарри поднял уже не одну, а сразу обе брови.

— Да. Мне было очень интересно. Мой друг — большой поклонник вашего Томаса Джефферсона, и поэтому я многое узнала о нем. На меня огромное впечатление произвели те маленькие усовершенствования и изобретения, которые видишь повсюду в доме Джефферсона. Монтичелло показался мне очень удобным домом — домом для жизни. Как интересно было бы познакомиться с его хозяином. Я была изумлена, когда узнала, что он подарил стране свою личную библиотеку — таким образом было положено начало Библиотеке Конгресса после того, как первая Библиотека сгорела в 1812 году. Ты можешь представить человека широко образованного — ведь его, казалось, интересовало все — передающим в дар все свои книги? Это невероятно! А потом мы поехали в Шарлоттсвилль, чтобы посмотреть, как он спроектировал Вирджинский университет, и мне он очень понравился. Гораздо красивее Редмунда. И потом, от университета веет чем-то настоящим, в то время как Редмунд иногда кажется фальшивкой. Ты не находишь? Но даже Шарлоттсвилль не может сравниться по красоте с Вашингтоном в это время года, когда цветут вишни.

— Моя дорогая, — сказал заинтригованный Гарри, — да ты болтаешь без умолку! Я уверен, что за все время, что я тебя знаю, ни разу не слышал, чтобы ты за раз сказала так много. Ты обычно так спокойна и молчалива. — Он окинул ее взглядом. — Извини, я должен был сказать «женщина». Возможно ли, что ты увлечена нашей страной? Или ты просто увлечена своим новым другом?

— Я… э-э… да. — Бренвен почувствовала, что ее щеки покраснели, и замолчала в надежде, что Гарри оставит эту тему в стороне. Ее мысли неизбежно вернулись к Уиллу. Уиллу, который познакомил ее со Смитсоновским институтом и научил ориентироваться в просторных мраморных холлах Библиотеки Конгресса. Уиллу, с которым они вместе гуляли под вишневыми деревьями, а бело-розовые лепестки сыпались на них мягким дождем. Уилл… Она впервые почувствовала себя наедине с ним в тот день, когда они на его машине поехали в Шарлоттсвилль, а в Монтичелло, посмотрев на портрет Томаса Джефферсона, подумала, что Уилл похож на него, и сказала ему об этом. Уилл рассмеялся, в его глазах заплясали искорки, но ему было приятно. Уилл, который открывал для нее новый мир…

Гарри, конечно же, заметил румянец на щеках у Бренвен и то, что она мгновенно как бы оказалась на расстоянии многих миль от него. Как интересно! Он должен обязательно разузнать побольше об этом, но в данный момент они уже приближались к дому его предков.

— Обрати внимание, Бренвен, может быть, тебе понадобится когда-нибудь самостоятельно найти его. — Он скосил на нее взгляд и увидел, что она снова вернулась к нему оттуда, где только что находилась. — Мы проехали точно семь с половиной миль по шоссе от Редмунда, а сейчас слева видишь огромный дуб и за ним дорогу без всякого указателя?

Она кивнула, а Гарри повернул свой «мерседес» на дорогу, о которой только что говорил.

— Хорошо, — сказал он. — Ну, это не совсем настоящая дорога, это просто подъездная аллея к дому.

— Это очень длинная аллея, — заметила Бренвен. По обеим сторонам дороги простирались пышные поля, покрытые сочной зеленой травой, на которых то здесь, то там были видные огромные раскидистые дубы. Ни изгородей, ни животных.

— Ты держишь коров, Гарри? Или лошадей?

— Нет, хотя эта местность и называется «страной лошадей». Я не могу возиться с животными, и я не хочу здесь никаких арендаторов. Кроме Бичеров, конечно. Миссис Бичер — моя экономка и кухарка. Ты познакомишься с ней. Бичер, ее муж, обрабатывает землю. Дом станет виден в тот момент, когда мы доберемся до вершины этого подъема… Ну вот, моя дорогая: Рейвен-Хилл.

Бренвен потеряла дар речи. Она ожидала чего-то совершенно непохожего на этот приземистый двухэтажный колониальный дом. Он был построен из кирпича, когда-то побеленного, но со временем побелка приобрела розоватый оттенок. Крыльцо, поддерживаемое белыми колоннами, тянулось вдоль всей передней части дома, а потом сворачивало за угол, вытягиваясь до самой подъездной дороги, образуя таким образом глубокую арку, увитую по всей глубине узловатыми ветвями старой глицинии. Со шпалер свисали пышные гроздья белых и пурпурных цветов. Гарри въехал на машине прямо под арку.

— Гарри, я даже не знаю, что сказать. Это так… это так красиво!

Он хмыкнул. Он мог если не совсем, то почти полностью читать ее мысли.

— Я слышу, ты удивлена. Ты ожидала, наверное, что с фамилией вроде Рейвенскрофт моя семья должна была построить что-то во вкусе другого знаменитого виргинца, Эдгара Аллана По? Дом Ашеров, например?

— Ну, — сказала Бренвен, улыбаясь, — во всяком случае, небольшое темное озеро, или даже два, и вороны неплохо бы смотрелись в местечке под названием Рейвен-Хилл.[5]

— Увы, в Рейвен-Хилл нет воронов. Кроме меня. — Гарри наклонился к Бренвен и посмотрел ей прямо в глаза. — Иногда. Когда я чувствую склонность к этому.

Бренвен не отводила взгляда от глаз Гарри. Он играл, шутил с ней, и она чувствовала это, и все же в глубине под шутливостью скрывалось нечто серьезное. Он хотел, чтобы она посмотрела ему в глаза, и она посмотрела — и увидела черную крохотную фигурку в центре его серых радужных оболочек, там, где должен был быть зрачок. Это был профиль: нос в виде клюва и взъерошенные перья с красноватым отливом на шее. «Оборотень!» — подумала Бренвен, услыхав приглушенное шуршание перьев и свист крыльев. Но вслух сказала, смеясь: