Глаза на том берегу - [6]

— Ночевать в тайге будем. На зимовье не пойдем. Так-то он за нами не угонится.

— Ну и отлично, — не задумываясь согласился Володя, легко согласился, потому что не знал, наверное, что такое ночевать зимой в тайге.

Скрипнул, почти взвизгнул снег под одной лыжей Тимофея, сразу же повторился звук под второй. Если раньше охотники шли ровно, не слишком торопясь, опасались за дыхание, то сейчас с места побежали.

Шаг, еще шаг… Лыжи, как ни широки, а проваливаются, вбок, под сугроб норовят соскользнуть, засыпаются. И уже чувствуется усталость. Второй день в дороге. Идти бы ровно — ничего, можно было бы. А эта гонка, спешка отнимает силы. И быть бы снегу поплотнее, поукатаннее оттепелями, они ведь что асфальтовый каток, путь легче бы лег. Но достаточных для этого оттепелей нынешней зимой не было.

Подходящая выскорь[1] подвернулась незадолго дотемна. Место по всем статьям удобное. Прямо хоть медведю здесь берлогу устраивать. И для людей неплохо. К вечеру ветер поднялся, все норовил в лицо хлестануть звучными, как пощечина, порывами.

А за полузаметенной выскорью спокойно.

Тимофей лыжами принялся утаптывать снег. Сбросил с плеч прямо в снег рюкзак, к ближнему стволу дерева поставил ружье.

— Дровишек поднатаскай, — задорно и деловито крикнул Володе, и тот, уже совсем не похожий на себя дневного, уже заметно взмокший, уставший и голодный, сбросил лыжи, прихватил в рот пригоршню рассыпчатого, как сахарный песок, снега и отправился, ни слова не говоря.

Костер вспыхнул быстро, горел легко, с треском пожирая смолистые ветки. За ужином, усевшись на мягкой, не колючей сквозь полушубок хвое, Володя прожевывал разогретую на костре жилистую баранину.

— А волки здесь часто встречаются? — спросил он, тыльной стороной ладони подправляя под шапку сосульки взмокших от пота, а сейчас, после остановки, замерзших волос.

— Не-е, — махнул рукой Тимофей. — Лет уже с десяток, кажись, и слуха не было. Всех прибили…

— «Прибили…» Слово нехорошее. Жестокое уж больно.

— А без жестокости и охоты нет. Как и самих волков.

— А сегодняшний, хромой? Откуда он вылез? В капкане, наверное, побывал…

— Может, в капкане, может, подстрелили, может, с собакой где сцепился, может, с другим волком, может, с рысью… Мало ли что может быть. Не посмотришь его сблизи — не догадаешься. Волчья жизнь такая — сблизи лучше себя не показывать. А откуда он — кто ж его знает. Он же, сам видел, не в стае. Сейчас только про такого и услышишь. Старый, хилый. Оттого и хитрый. Прятался больше, чем жил.

— Вот и выжил…

Они устроились спать прямо на ветках, уложенных в снег. Володя заснул быстро, хотя и ворочался во сне, искал положение для тела поудобнее, потеплее. Мороз донимал и сквозь меховые одежды. Тимофей же, как и в прошлую ночь, несмотря на усталость, уснуть не мог.

Он не лег даже сразу, долго сидел, прислонившись спиной к худому стволу молоденькой лиственницы, корни которой переплетались с корнями упавшего дерева. Сидел, стараясь не шевелиться лишний раз, чтобы не колол множеством мелких игл, словно в бане пихтовый веник, мороз. Но все же иногда, хоть и не хотелось это делать, протягивал руку к дровам, подбрасывал их в огонь и смотрел, как взлетают в темноту и гаснут там всплески ярких, как звезды, искр.

Он думал про сегодняшнего встреченного ими волка. И сам себе удивлялся, что он, охотник от природы и по крови, жалеет одинокого старого хищника, жизнь которого ой как нелегка. И вот что странно, думал он, люди от бед ищут порой спасения в смерти. А этот волк, как он ни будь стар, как ни будь жалок и как он ни страдай, будет цепляться за жизнь до последнего.

Он вспомнил, как убил своего первого волка. Потом пытался вспомнить второго, но который был вторым, так и не припомнил, так давно это было и так много волков он насчитал в своей памяти.

Да, тогда он умел и любил охотиться… И эти мысли невольно заставили Тимофея подумать о другом, о сегодняшнем дне, о том, что у него нет уже своего участка, где он полный хозяин, нет и никогда не будет. А что впереди…

Глава четвертая

Поднялись она затемно.

Звезды на небе только-только начали гаснуть по одной, словно искры их утреннего костра, что поднимались вверх и будто растворялись в воздухе.

— А где берлога-то? — спросил Володя.

Тимофей неопределенно махнул рукой вперед, показывая примерное направление их движения.

— Как ты путь угадываешь? — удивился Володя. — Вот меня сейчас отправь одного назад возвращаться, так не будь следа, уйду неизвестно куда. Пешком до Москвы дотопаю, а раньше и жилья человеческого не найду.

Тимофей не ответил. Он казался хмур и зол, но про себя знал, что это не так. На самом деле он внутренне настраивался на опасную охоту, заставлял себя думать о ней, чтобы быть уже готовым ко всему.

Зыбкий, неуверенный рассвет, чуть дрожащий в своей поступи, застал их в пути. Тени старых, доживающих свой долгий век сосен еще удерживали в широких лапах темноту, но сами стволы, несколько часов назад сливающиеся в метре в одну сплошную массу, были уже хорошо различимы.

— Готовиться, кажись, пора, — сказал Тимофей, останавливаясь. — Километра через два, однако, будет.