Глаза цвета неба - [31]

Война, развязанная из-за женщины? Возможно ли так воспылать страстью, чтобы покуситься на жену правителя? Ему вспомнилась последняя жена хана Берке… Каким безумием тогда казалась страсть славянского художника. Но вскоре и он сам пережил столь сильные чувства, над которыми не властен голос разума.

Настя. Настена… Как же он грезил о ней, когда она ушла из Орды. Чего только стоило ему ее отпустить! Сколько раз он жалел об этом! И злился на самого себя за это сожаленье. И вот сейчас та, что тайно жила в его сердце, перед ним. Так близко, так желанно близко…

Для него облик книжной Елены все более обретал образ Насти. Обе они замужние, и обеих посмел возжелать посторонний… «Правда, Парису понадобилась сила богини, чтобы сломить волю Елены. Каким же богам ему молиться, чтобы сразить ее сердце? Чтобы забыла она о долге и пропавшем муже? Всевышнему? Своим старым? Ее христианским?..

Что за греховные думы! Прости меня Аллах… Аль-Гаффар, Аль-Каххар, Аль-Ваххаб…»[1]

Стихотворная эпичная сказка все больше врала. Тот, кто ее придумал, наверное никогда не был в настоящей битве и не держал в осаде крепость. Его же жизнь была изначально подготовкой к сражению и нескончаемой войной. Женщины… Наложницы лишь были кратким эпизодом. Ни одна из них не понимала его и не знала толком. Из-за отравленной Айшат старался он ни к кому не привязываться, не задерживал возле себя надолго, дарил девушку либо нукеру, либо особо отличившемуся воину. Чтоб не думали, что через рабынь могут добраться до него. Завистников-врагов всегда хватало. Всегда есть тот, кто метит на твое место.

Думал он и о потомстве, но для этого надо жениться и иметь свою землю, где будут только свои люди и не будет предателей. «Успеется», — отмахивался он, и мысли его начинал занимать новый поход… Сейчас же, ощутив себя на пороге смерти, он впервые понял, как самонадеян он был. Все может закончиться в один миг. И чем он останется? Что у него есть сейчас? Только он сам. Никого из верных людей, кто бы по настоящему знал и уважал. Была лишь она.

Для Ногая, запертого без особого дела, в маленькой, с каждым днем в все более давившей со всех сторон комнате, лишь в разговорах с Настей была радость. В этой девушке сосредоточилось все, что он любил. Она стала его степью и бескрайним небом. Он желал коснуться ее волос, прижать к себе, ощутить вновь ее запах — как тогда, ночью, когда терзала его агония.

«А она… что она чувствует к нему? Почему приходит каждый вечер и остается до темна?..

Она только жалеет, нечего тут и думать. Если тогда сильному военачальнику отказала, то что теперь? Что вообще может быть между ними? Что он может ей дать — жалкий, слабый раненый? Вернется ли он в Орду когда-нибудь? Сможет ли держать оружие? Теперь, когда одного глаза нет, будут ли направленные им стрелы попадать в цель? Пойдут ли за ним люди как раньше, если он вернется?»

Ногай вздохнул и снова вслушался в слова об осаде троянской крепости.

Настя читала в свете свечей. После того, как в комнату ворвался один из ее сыновей, располагалась она с книгой хоть и на постели, но на предусмотрительном расстоянии от него. Ногай рассматривал ее. Взгляд его скользил от ее губ по точеному подбородку к плечам, груди, бедрам, коленям. Ему неимоверно хотелось ощутить ее. Сделать своей.

Он хотел ее. Мучительно, навязчиво сжигаемый страстью. Супротив логике, за пределами норм приличий, законов веры…

В течение дня он сжимал и разжимал ладонь — укреплял пальцы. Он представлял, как вечером дотянется до нее, как сожмет ее в своих объятьях.

Однажды это получилось: Настя, увлеченная сюжетом, не заметила, как он подтянулся и рука его скользнула по платью от колена по внешней стороне бедра. Настя перестала читать, подняла глаза от книги и испугано посмотрела на Ногая.

Но он сделал вид, что не понял ее:

— Читай, очень интересный поворот. Мне любопытно, поведутся ли троянцы на обман.

И Настя снова углубилась в чтение.

Ногай скользнул взглядом по линии ее стройной ноги. Из-под платья была явственно видна лодыжка. Она манила его. Военачальник понимал, что рискует ее доверием, но когда он коснулся ее шрамов, она не оттолкнула его. Значит, есть в ней ответное желание.

Рука его свесилась за край кровати. Пальцы сначала легонько, словно ветерок, коснулись стопы. Ногай облизал губы — страсть горела в нем. Он обхватил рукой ее лодыжку и, поглаживая, заскользил выше по ноге под платье. Настя перестала читать и тяжело задышала, ее обдало жаром. На лице появился румянец.

«Какая же у нее горячая и нежная кожа», — пронеслось у него в голове. Рука ордынца жадно и требовательно сжала ее колено.

Хлопнула книга, ударившись об пол. Настя порывисто вскочила и выбежала из комнаты, оставив Ногая с пыткой нереализованного желания.

Глава 17

Коварный ход судьбы невидим и неслышим —

Ведь глухи все вокруг, и каждый равно слеп.

(Хафиз Ширази 41)

Ночь была трудной и бессонной. Новый день не принес облегчения. Солнце залило комнату, послышался щебет птиц. Пришел вечно ворчащий Фрол, принес завтрак. Недовольно поджал губы, презрительно осмотрел комнату.

— Вот ведь… а потом ищут, — буркнул себе под нос. С пола подобрал книгу, положил на стол возле окна.