Глаз времени - [126]
Пока под землей будут происходить длительные процессы нормализации, жизнь на поверхности Мира будет трудной. Но люди не станут сидеть на одном месте. Граждане Чикаго уже готовились к массовой миграции на юг. Многие выживут.
И люди-обезьяны тоже.
Та-у-которой-крепкая-хватка больше не была такой, как перед вмешательством со стороны Глаза. Исследования ее тела и мозга были направлены на то, чтобы зафиксировать ее возможности и определить место в обширном диапазоне вероятностей. Но Та-у-которой-крепкая-хватка была очень молодой, а машина — очень старой, и совсем не такой совершенной, как прежде. Во время исследований произошел сбой, и наполовину сформировавшийся мозг Той-у-которой-крепкая-хватка был потревожен.
Бесспорно, в этом собранном по кусочкам мире долгое время будут доминировать люди. Но даже они не смогут противостоять леднику. На этой переменчивой, опасной планете было достаточно пустынных мест, которые кто-то должен был исследовать. Достаточно места для существ, у которых имелся потенциал. И не было какой-то определенной причины, чтобы этот потенциал был реализован так же, как и в прежнем мире. В Мире могло произойти что-то другое. Что-то лучшее, возможно.
Та-у-которой-крепкая-хватка взвесила камень в руке и смутно представила себе, как его можно использовать. Она совсем не чувствовала страха. Теперь она была хозяином мира и еще не решила, что делать.
Но она что-то обязательно придумает.
47. Возвращение
Байсеза ловила ртом воздух и еле стояла на ногах. Играла музыка.
Она посмотрела на стену, на которой было изображение нереально красивого молодого человека, поющего в старомодный микрофон. Именно нереального, ведь он был синтетической звездой, образом, созданным из зарождающихся желаний девочек от девяти до двенадцати лет.
«Бог мой! Да он похож на Александра Македонского», — подумала Байсеза.
Женщина не могла оторвать глаз от переливающейся разными цветами стены, от ее яркости. Она вдруг впервые осознала, каким тусклым и мрачным был Мир.
Встроенная в стену программа сказала:
— Доброе утро, Байсеза. Это твой будильник. Завтрак на столе. Обзор утренних новостей…
— Заткнись, — голос ее казался сухим, хриплым карканьем.
— Как пожелаешь.
Синтетический парень продолжил петь своим нежным голосом.
Байсеза поглядела вокруг. Она была в спальне своей лондонской квартиры. Комната казалась маленькой и захламленной. Большая мягкая кровать была нетронута.
Она направилась к окну. Ее солдатские ботинки тяжело ступали по ковру, оставляя следы темно-красной пыли. За окном предрассветное небо было серым, и из плоских ночных силуэтов стали появляться очертания Лондона.
— Стена.
— Да, Байсеза.
— Что сегодня за день?
— Вторник.
— Назови мне дату.
— А… девятое июня две тысячи тридцать седьмого года.
День после падения вертолета.
— Я должна быть в Афганистане.
Стена откашлялась.
— Я уже привыкла к неожиданным переменам в ваших планах, Байсеза. Помню один раз…
— Мама?
Перед ней стояла еще не полностью проснувшаяся восьмилетняя девочка: босоногая, с выпуклым животиком и растрепанными волосами, одним кулачком она терла глаза. На ней была ее любимая пижама с танцующими мультяшными персонажами, хотя пижама была примерно на два размера меньше, чем следует.
— Ты не говорила, что приедешь.
Что-то внутри Байсезы взорвалось.
— О, Майра…
Девочка сделала шаг назад.
— От тебя странно пахнет.
Потрясенная, Байсеза посмотрела на себя. В своем оранжевом комбинезоне, потертом и подранном, и с налипшим на лицо песком, она показалась себе настолько не к месту в квартире двадцать первого века, как если бы на ней был надет скафандр.
Она изобразила на лице улыбку.
— Думаю, что мне надо в душ. Затем мы позавтракаем и я обо всем тебе расскажу…
Почти незаметно свет в квартире изменился. Она повернулась к окну и увидела Глаз, парящий над городом, словно заградительный аэростат. Она не могла определить, насколько далеко и насколько большим он был.
Между тем над крышами Лондона поднималось зловещее солнце.
