Глаз ведьмы - [158]

— Не узнаешь, что ли? — с долей издевки спросил он.

— Кто вы? Я закричу!

Бог мой, этот голос он узнал бы из тысячи других женских голосов! Не зря же он ему показался таким знакомым, когда крутилась кассета с записью студенческого капустника.

— Не закричишь, тебе тихо надо сидеть, — он усмехнулся и достал сигареты. Прикурил, выдохнул густую струю дыма и негромко сказал: — Знаешь, я не верю в переселение душ.

— Вы о чем? — она недоуменно подняла тонкую бровь.

— Не прикидывайся, — погрозил ей пальцем Серов, как шаловливому ребенку. — Глазки тебя с головой выдают, нет ни у кого больше таких глазок. «Глаз ведьмы», вот твоя погибель! Не учла?

Она побледнела, закусила губу и отвернулась, а он, не в силах больше сдерживаться, протянул руку, распахнул на ней куртку и рванул за ворот блузки.

— Вот та родинка, которую я любил целовать! Ну? Ты так и не вспомнила, кто я такой?!

Женщина прижала ладонь к горлу, прикрываясь остатками разорванной блузки, и глухо всхлипнула.

— Кто же ты?! Призрак Полины Гореловой, неведомым образом воскресшей из мертвых, или Тамара Сырова, игравшая передо мной роль психически ненормальной Полины? Ты же меня под пулю подставила!

Она сползла на пол, встала на колени и, взяв его руку, покрыла ее поцелуями и оросила горячими слезами, как безумная приговаривая:

— Прости, Сереженька, прости, миленький, если можешь, прости!

Он положил на стол пистолет, взял в ладони ее мокрое лицо и поглядел в разные, такие притягательные глаза:

— Дура! Ведь нас обоих могут убить! Ты хоть понимаешь это или нет?

— Да, да, — она судорожно икнула, все еще не отойдя от пережитого страха. — Понимаю.

— Поэтому и скрываешься?

— Да, да, — опять как заведенная закивала она. — Они уже хотели, да я убежала.

— Скажи: зачем тебе это надо? Они грозили, запугивали или обещали деньги?

— Деньги, Сереженька, деньги, — Тамара промокнула глаза кружевным платочком и, увидев на нем черные подтеки расплывшейся туши, горько усмехнулась. — Хотелось быть счастливой и богатой, а дело казалось пустяковым. Нам ведь всем с детства вбили в голову, что мы обязательно должны быть счастливы, что мы счастливы уже тем, что родились в этой стране. Помнишь, человек родится для счастья, как птица для полета? А те, кто обещал счастье, давно заняты другим и сыты, но мне, голодной и безработной, любая подачка радость! Вот я и согласилась. И разве знала тогда, что встречу тебя?

Она потянулась к нему всем телом, и он обнял ее, ощущая, как внутри вспыхнул огонь желаний, но кто-то, вдруг опять вставший на покинутый было пост в голове, чуть ли не ударил в набат и заорал благим матом: «Стой! Что ты делаешь, она же ведьма! Ведьма! Продала раз, продаст и другой!» — И словно выплеснул ушат ледяной воды на разгоревшийся костер, разом затушив его холодом отчуждения и недоверия.

— Ты же понимаешь, у нас мало времени, — слегка отстранив ее, Серов посмотрел в заплаканное лицо и подумал, а не очередное ли это притворство? Вдруг внутренний голос целиком и полностью прав? — Они идут по следу, упорно идут, — продолжил он. — И в любой момент могут до нас добраться. Понимаешь, в любой момент! И тогда нам конец.

— Я понимаю, понимаю, — она вновь прижалась к нему, положив голову на плечо, и чуть слышно сказала: — Если бы ты только знал, как мне было тяжело… Ведь ты сразу ужасно понравился мне, до чертиков, до безумия!

И это упоминание безумия опять потушило начавший по новой разгораться костер желаний и возбудило новые подозрения.

— Ты играла роль?

— Да, но не на подмостках и высокооплачиваемую.

— А ту женщину?

— Нет, я видела ее только мертвой, да и то случайно, — Тамара зябко повела плечами и предложила: — Может быть, мы хоть чаю выпьем?

Серов молча отправился с ней на кухню, не забыв прихватить ТТ: пока ситуация не прояснилась до конца, лучше всего ни на секунду не расставаться с оружием. Ведь жизнь человека на войне быстротечна, как говорил еще Владимир Мономах, а Сергей был на войне.

На кухне он сел у стола и мрачно бросил:

— Рассказывай. Все, с самого начала. А потом будем решать.

— Господи! — Тамара упала ему на грудь. — Неужели нас убьют?

Рядом с газоном, под навесом мокрых после дождя кустов давно отцветшей сирени, спрятался мощный темный джип, в котором сидели четверо усталых, небритых мужчин. В соседнем дворе стоял еще один автомобиль — «Волга», и в ней маялись от вынужденного безделья и пытались подремать еще четверо, а за квартал от них стояла третья машина.

— Светает, — мужчина, сидевший рядом с водителем джипа, зябко поежился, потер небритый подбородок и буркнул: — Сгоняйте кто-нибудь за жратвой. Живот подвело!

— Какая сейчас жратва? — лениво процедили сзади. — Все закрыто.

— Наверняка есть круглосуточный магазин или забегаловка, — не сдавался голодный.

— В этой-то деревне? — иронично хмыкнул третий.

— Какая деревня? Сам ты… Иди, блин, ищи, я жрать хочу!

— Он уйдет, а как с этими? — водитель кивнул на дома из серого кирпича.

— Да, — поддержал его тот, кого отправляли за продуктами. — Что делать, если голубки вспорхнут и полетят? А я буду ходить за жратвой?

— Не улетят, — оголодавший старший группы наружного наблюдения, сумевшей в Солнечногорске подцепить на крючок занятого своей охотой и немного потерявшего бдительность Серова, презрительно выпятил нижнюю губу.