Глаз урагана - [57]

– Да отстань ты со своим пистолетом! – Хоть Рита и сердилась, но почему-то голос не повышала, предпочитая шипеть кошкой. – Что ты себе позволяешь? Отпусти сейчас же!

Обессилев от близости женской груди, Степка сдался. Рита вскочила. Просторный комбинезон лениво пополз вниз и замер где-то на уровне коленей, удерживаемый сразу четырьмя руками. Прямо перед остекленевшими Степкиными глазами маячила серебристая паутина на сиреневом фоне. Она была выпуклой, как тот лоскут, на котором паутина была выткана и который оставался единственной преградой, отделяющей Степку от пика высочайшего блаженства.

Он отпустил джинсовую ткань и взялся за другую – тонкую, скользкую, невесомую. Паутина исчезла, сменившись вертикальной полоской волос, редких, как первые усы подростка. Залившись русалочьим смехом, Рита присела рядом со Степкой и опрокинула его на себя.

* * *

Подобно любому спецназовцу, прапорщик Полищук в совершенстве владел как НР, так и НРС – Ножом Разведчика и Ножом Разведчика Специальным соответственно. Последний очень смахивает на самый обычный клинок: длинный, узкий, снабженный рукоятью с ограничителем. Но специальный нож разведчика имеет также хитрую кнопочку, при нажатии которой лезвие вылетает из рукоятки на семь-десять метров, поражая противника насмерть. Ни один разведчик не отправится на задание без этого надежного и бесшумного оружия, крепящегося на голени правой ноги, на поясе или на левом плече.

Клинок обычно покоится в кожаном чехле, как рыцарский меч в ножнах. Незаменимый, надежный, безотказный, годящийся на все случаи жизни. Под отвинчивающейся крышкой на рукоятке находится пластмассовый футляр, в котором хранятся рыболовные крючки, иголки с нитками, натертые воском спички, обрезки карандашей, лейкопластырь и даже миниатюрный скальпель с пинцетиком на обратном конце, чтобы извлекать из тела занозы или вражеские пули.

Прапорщик Полищук пользовался пинцетом даже чаще, чем компасом, вмонтированным в дно отвинчивающейся крышки. Например, во время интенсивных допросов пленных. За годы службы нож стал как бы его продолжением, такой же неотъемлемой частью, как руки, ноги, пальцы. Когда прапорщик метал нож – а делалось это непременно с расстояния, равного четному количеству шагов, – тот неизменно вонзался в цель: в автомобильную шину ли, в чучело, в дерево, в зазор между человеческими ребрами. Стоило ему вооружиться клинком, как тело непроизвольно принимало боевую позу, готовое метнуться влево, вправо, отступить, шагнуть вперед и нанести удар из положения согнувшись…

Но сегодня, впервые за многие годы, прапорщик использовал холодное оружие не по назначению. Обнажив клинок, он методично колол себя острием в лодыжку, сопровождая свои подозрительные неуставные действия яростным сопением.

Без этого контролировать ситуацию и себя самого было свыше его сил.

Лишь когда возня на лужайке закончилась, прапорщик позволил себе поднять глаза. Увиденное – согнутые в коленях женские ноги, торчащие из зеленой травяной бахромы, – заставило его сделать глубокий, словно последняя затяжка, вдох, а потом осторожно выпустить воздух сквозь сложенные трубочкой губы.

Ух-х-х…

Угомонились. Пацанчик, нетерпеливый и неумелый, как годовалый кобелек, проерзал на девке всего ничего, минуту с небольшим, но этого времени хватило, чтобы левый носок прапорщика пропитался кровью. Паскудник! Хорошо еще, что на его месте не очутился настоящий мужик, способный оттянуть ритку-маргаритку с толком, с расстановкой. Тогда себя хоть наручниками к ветке приковывай.

Наручниками, которых нет.

Сосчитав до тридцати, прапорщик проверил, не сильно ли топорщатся его брюки спереди, спрятал нож и неспешно вышел из укрытия.

– Это ещ-ще ч-что такое?! – рявкнул он, налегая на шипящие согласные, которые, как известно, воздействуют на человеческую психику устрашающе. – Тут вам не бордель, тут охраняемый объект, мать вашу промеж ушей! А ну пошли вон, любовнички, покуда в дежурную часть не доставил. – Прапорщик сфокусировал налившийся дурной кровью взгляд на часто мигающих глазах девки. – Там вас и вздрючат, и окучат, и уму-разуму научат. Уматывайте, покуда я добрый!

Верещагина-младшего долго уговаривать не пришлось. Мячиком подпрыгнув с земли, он живо натянул штаны и припустился наутек пуще очумелого зайца. А девка форсить вздумала. Лениво встала, отвернулась, неторопливо натянула свои трусишки-невидимки, да еще задом под конец вильнула, как заправская потаскуха, которой поиметь мужика мало, ей еще и подразнить его охота.

– Ах ты стерлядь курляндская!

В три прыжка прапорщик добрался до нее и так приголубил пинком, что девку будто вихрем подхватило, отбросив к дальним кустам.

– Манатки не забудь. – Он швырнул ей комбинезон. – И чтобы через минуту духу твоего тут не было.

Девка управилась даже чуточку раньше. «И слава богу», – устало подумал прапорщик, с трудом разжимая стиснутые челюсти. Чуть не дошло до греха. Ведь, продлись испытание еще немного, изнасиловал бы он шпионку, как пить дать, изнасиловал бы.

Прапорщик опустил голову, разглядывая перед своих штатских брюк.

Там не то что оттопыривалось, там колом стояло. Не осиновым, дубовым. Сплюнув, прапорщик покинул поляну, чтобы без свидетелей отрапортовать об успешном выполнении задания. Передвигался он слегка враскорячку. Совсем не той легкой, скользящей походкой, которую демонстрировал час назад.