Глаз павлина - [18]

Немного успокоившись, бородатый шемит заговорил снова:

— Кровожадные сабатейцы считают, что если надлежащим образом выполнить некие отвратительные обряды, ужасающие своей бесчеловечностью, то их злобное божество возродится во чреве принесенной ему в жертву девушки. И тогда Золотой Павлин снизойдет к своим почитателям в облаке огня. Доподлинно известно, что Огненная Птица иногда является в наш мир. Каждое ее пришествие сопровождается невиданным разгулом насилия и жестокости. В обмен на кровь и души жертв демон делится со своими адептами силой, делая их на время практически неуязвимыми…

— Но почему и ты, и Фарах уверены, что Афризию украли сабатейцы? — поинтересовался Конан. — Как я понял, девушка она молодая, красивая. Не могло ли так статься, что она просто сбежала, чтобы свадьба не состоялась? Говорят, принц Зебуб тот еще фрукт.

— Это уж точно, — поморщился Рамазан. — Но заклинаю тебя твоими богами, не повтори это при короле Фарахе. Не знаю, чем пленил его этот косоглазый урод, но, скажу тебе по секрету. Фарах совершенно им очарован и считает, что лучшего мужа для нашей красавицы просто не найти. — Шемит выразительно вздохнул. — Однако это действительно было похищение. Принцесса Афризия исчезла из тщательно охраняемых покоев. Охрана из моих самых надежных людей услышала крик ужаса, но, когда ворвалась в покои, там уже никого не было. А из всех треклятых колдунов только у сабатейцев были причины похищать принцессу. Дело в том, — пояснил киммерийцу Рамазан, — что они лютой ненавистью ненавидят нашего короля.

И Рамазан поведал Конану удивительную и страшную историю. Когда молодой Фарах во главе преданных ему отрядов пришел к власти в Киросе, первым делом он решил навести в государстве порядок. Как человеку, истово чтившему Птеора, ему были отвратительны кровавые шабаши поклонников Золотого Павлина, которые при молчаливом попустительстве тогдашнего правителя нашли себе приют в Киросе и потихоньку стекались сюда со всех сторон Шема. Доведенные до отчаяния исчезновением сестер, жен и дочерей горожане примкнули к его освободительному походу. По Киросу прокатилась волна народного гнева, и в одну ночь поклонники Огненной Птицы отправились прямиком в ее объятия. И колдовские фокусы не помогли: всех буквально разорвали в клочья.

— Но, видимо, жрецам кровавого демона удалось уцелеть, так как в городе нет-нет, да и пропадают молодые девушки и происходят омерзительные человеческие жертвоприношения. К сожалению, мы, как правило, узнаем об этом уже слишком поздно. — Рамазан скрипнул зубами. — Кроме того, они уже несколько раз пытались выкрасть Афризию и ее младшую сестру Ниенну. Ты думаешь, почему Фарах Справедливый, да проживет он тысячу лет, так до сих пор и не женился? Можешь не верить, киммериец, но их с Деметрией любовь была предопределена высшими силами. Они и мгновения не могли прожить друг без друга. Ах, какая эта была пара!

— Я знаю, о чем ты говоришь, Рамазан. — Глаза Конана на мгновение вспыхнули, когда перед его мысленным взором предстал прекрасный лик Белит. Киммериец усилием воли подавил ставшую уже привычной боль. — Но такая любовь не может быть долгой. Я точно знаю, шемит, боги ревнивы к человеческому счастью… Именно поэтому я несу ответственность за судьбу той, что волей жестоких богов оказалась рядом со мной…

— Твоя правда, горец. — Взгляд Рамазана наполнился дружеским участием и теплотой. Шемит, несомненно, ощутил ту бурю чувств, что на мгновение разразилась в душе Конана. — Так вот, когда детям, в которых ни Фарах, ни Деметрия души не чаяли, исполнилось — четыре года Афризии и полтора — Ниенне, и произошла та страшная трагедия. Сабатейское отродье сговорилось с зуагирами, среди которых есть и такие племена, что поклоняются Золотому Павлину, пусть вся тяжесть Вечного Льда Имира падет на его голову! — тяжело вздохнул Рамазан. — И в одну ужасную ночь орда диких кочевников напала на дворец. Фарах, да снизойдет на него благодать небес, сам возглавил оборону дворца. Он проявил себя настоящим героем…

И столько было неподдельной страсти и напряжения в голосе Рамазана, описывающего битву, которая разразилась пятнадцать лет назад, что Конану казалось, будто он присутствует там лично. Это он, Конан из Киммерии, а не Фарах находился в гуще сражения, а завывающие дикари накатывали на него, словно вал прибоя…

* * *

Зуагиры бесшумно, словно призраки, перелезали через ограду, окружавшую дворцовые сады, и в такой же полной тишине убивали стражников, усыпленных чарами сабатейских колдунов. Освещенные лишь серебристым мерцанием холодных звезд, дикари черными тенями со всех сторон устремились ко входу во дворец.

Их гнала вперед исступленная ярость, подогретая свойственной этим обитателям пустынь алчностью. Казалось, ничто не в силах устоять перед натиском воинственной орды.

Зуагиры беспрепятственно заняли нижние помещения, где проживали слуги, и немедленно начали набивать добычей мешки. Опьяненные золотом и кровью кочевники с улюлюканьем гонялись за еще не проснувшимися людьми.

Участь тех, кто попадал им в руки, была страшна. Мужчинам распарывали животы и отрубали руки и ноги, с женщинами и детьми поступали так же, но перед этим насиловали. Обезумевшее эхо криков агонии и боли в ужасе металось от стены к стене.