Глаз Лобенгулы - [23]

«Если я сейчас не предупрежу этих горе-вояк, — лихорадочно размышлял моряк, — то вооруженные бандиты перестреляют их, как цыплят… Только вот как же предупредить?»

Интуитивно освобождая зацепившийся за колесо прицепа пулемет, он случайно нажал спусковой крючок. «Брен» ожил, выдав короткую злую очередь в воздух. Безоружные солдаты, мигом оценив степень опасности, бросились в лес, а водители, запустив двигатели на полную мощность, принялись энергично разворачивать вверенные им грузовики. Бандиты, несколько озадаченные странной пальбой своего пленника, на всякий случай попадали на асфальт. Но ненадолго. Лающий голос подоспевшего к месту событий Мунги призвал партизан к атаке. Старпом, поняв, что отступление солдат необходимо ускорить, выбрался из-за прицепа на открытое пространство и, опустившись на одно колено, открыл шквальный огонь в сторону армейцев, не забыв при этом приподнять ствол пулемета так, чтобы ненароком никого не задеть. Успевших укрыться в лесу ему, похоже, удалось спасти, а вот водителям армейских грузовиков не повезло — пули повстанцев настигли их раньше, чем они смогли развернуть свои машины…

Внушительные «трофеи» (современное оружие, полицейская форма, ящики с какао, чаем и хлопковым маслом, не считая самих машин), видимо, так порадовали Мунги, что Владимир Васильевич из бесправного пленника в одночасье был признан командиром полноправным членом банды. Тем же вечером Мунги провел в лагере своеобразную церемонию «посвящения»: при свете костра бывшему советскому моряку, без малейшего его на то согласия, нанесли на левое плечо клеймо раскаленным донышком винтовочной гильзы. А в качестве дополнительного знака полного доверия вручили горсть патронов к винтовке, служившей доселе бесполезной ношей. В завершение обряда главарь банды, с многозначительным видом достав из нагрудного кармана изъятые у Боева паспорт и удостоверение, бросил их… в огонь.

Туземцы радостно взревели, давая понять, что целиком и полностью одобряют действия командира. «Посвященному» же не оставалось ничего другого, как только изобразить на лице «радость»: вместо исчезнувших в пламени документов Мунги «наградил» старпома… принадлежавшим ему ранее японским хронометром.

«Кто я теперь без документов? Беглый наемник? Уже даже к официальным властям не обратишься… Бандиты должны продолжать думать, что я с ними заодно! — мелькнула спасительная мысль. — Продержусь как-нибудь до сухого сезона, а потом…»

Что произойдет «потом», Владимир Васильевич пока не знал, но решил, что в новом «статусе» легче будет наладить и нужные связи внутри банды, и, возможно, завязать новые знакомства вне ее, что наверняка поможет ему рано или поздно вернуться на родину. С этой мечтой он теперь и засыпал, и просыпался. Со стороны казалось, что Боев полностью сдружился с новыми «товарищами» и окончательно смирился со своей участью. На самом же деле он просто еще усерднее начал изучать местные наречия и дотошно осваивать как тактические приемы боевых действий, так и способы выживания в опасных джунглях. Спустя полгода старпом уже не только прекрасно ориентировался на местности без часов и компаса, но и легко мог передвигаться по ночному лесу без помощи фонаря. Сильно загорев под щедрым африканским солнцем, сбросив пятнадцать килограммов и облачившись в перешитую из трофейной военной формы одежду, со временем он стал практически неотличим от наводнивших Мозамбик наемников.

Мунги, заметив неподдельное усердие нового члена отряда, начал вскоре даже выплачивать ему зарплату. Выплачивал, правда, далеко не регулярно, и, поскольку обычно выплаты производились спустя несколько дней после каждого очередного налета, Владимир Васильевич пришел к выводу, что Мунги выдает членам отряда часть денег, вырученных от продажи краденого. Тем более что «зарплата» поражала разнообразием: среди вручаемых купюр встречались и доллары США, и немецкие марки, и рэнды ЮАР, и, разумеется, местные метикали. Поначалу старпом обматывал деньги бечевкой и складывал в заплечный мешок, но потом нашел им более разумное применение. Увидев однажды, как мальчишка-связник передает Мунги большой почтовый конверт, усеянный марками и штемпелями, у Боева возникла мысль посылать деньги домой: «Если письма можно получать, значит, их можно и отправлять! Но как? И на чем писать? Бумагой в отряде распоряжается только командир…»

После недолгих раздумий решил действовать напрямую. Выбрав момент, когда слегка утомленный сытным ужином Мунги развалился в шезлонге, Владимир Васильевич приблизился к нему:

— Могу я попросить товарища команданте о небольшом одолжении? Мне нужна писчая бумага.

— Зачем? — удивился тот, подозрительно прищурившись.

— Хочу послать письмо родным. В СССР, — многозначительно подчеркнул старпом последнее слово.

— Исключено! — погрозил пальцем Мунги. — Никто из нас не знает твоего языка, поэтому неизвестно, что ты там напишешь…

— Но я вообще не собираюсь ничего писать! — воскликнул Владимир Васильевич. — Мне нужно всего лишь отправить домой деньги! Вы же сами не устаете повторять, что настоящий мужчина должен достойно содержать семью. Чем же я хуже других бойцов, которые имеют возможность помогать своим женам и детям?!