Глаз Эвы - [65]

Послышался сильный грохот.

Эва вздрогнула. Она подняла руки, стукнулась локтями о полусгнившую древесину. А вдруг он это услышал? Дом ведь старый, стены старые, и здесь так тихо… Потом до нее дошло, что это хлопнула дверь — он вышел из дома; он стоял прямо за сортиром, сделал три-четыре шага и остановился. Эва ждала, напряженно прислушиваясь, пытаясь понять, что же он делает; она застыла, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Вдруг он закашлялся, и сразу же послышался знакомый звук: звук сильной струи, обрушившейся на мерзлую землю. Он стоял и мочился. Эти мужики все одинаковы, подумала она, они такие ленивые, им лень даже до сортира дойти, предпочитают все делать на улице; но наверняка именно это спасло ее — он ее не нашел. Она чуть не рассмеялась громко от облегчения. Он все еще стоял на улице и мочился, наверное, долго терпел. Может, еще и пива выпил, а теперь вот собрался уезжать. Странно все-таки, что он не поискал внизу, в туалете, видно, фантазия у него бедновата, решила она. Уж она-то точно потыкала бы в дерьмо на дне ямы лыжной палкой, если бы ей не повезло и она не нашла ведерко. Надежда на то, что скоро все кончится, становилась все сильнее, а вместе с надеждой появилось ощущение, что она промерзла до костей, что все тело у нее одеревенело, не говоря уже про вонь — она стала совсем невыносимой. Он снова вошел в дом. Который же сейчас может быть час, сколько времени я уже провела здесь, подумала она, делая над собой усилие, чтобы дышать спокойно. Снова послышались разные звуки: стук дверей, ящиков, шаги туда-сюда. Возможно, уже наступило утро и стало совсем светло, он мог сорвать с окон шторы и начать искать снова — при свете дня. Тогда он непременно снова зайдет в сортир, и тогда-то уж он точно поищет в дерьме — а что, если его, как молния, вдруг озарит такая догадка — пришло же это в голову ей самой! Она попыталась представить себе выражение его лица, когда он обнаружит ее голову и поймет, что она сидела там все это время, его удивление и ярость, а может быть, только испуг и ужас, если совесть его чиста. Она услышала, как хлопнула дверь, как повернулся ключ в замке. Не могла поверить, что он действительно уезжает. Она продолжала сидеть на дне выгребной ямы, прислушиваясь: шаги действительно удалялись по вереску, и наконец — нет, это было так замечательно, что она даже не смела в это поверить, и все же надеялась именно на это. Хлопнула дверца автомобиля! Эву трясло. Мотор с урчанием завелся; она даже всхлипнула от облегчения; мотор работал; она по-прежнему не двигалась, ждала; машина совершала какие-то маневры, возможно, он разворачивался. Она слышала, как ветки скребут о металл, на какое-то мгновение звук мотора стал тише. Потом он прибавил газа. Он наверняка уже выехал на дорогу, переключил скорость и уехал, звук мотора становился все тише и тише и, наконец — наконец! — совсем затих.

Удивительный покой разлился по всему ее телу.

Она положила руки на ведерко и облегченно выдохнула, немного повозилась, пытаясь распрямить ноги. Они были скрючены, как корни древней сосны, а ступней она совсем не чувствовала. Одной рукой она сбросила крышку с «очка». Было по-прежнему темно — неужели все еще ночь? Фонарик, вспомнила она, куда же делся фонарик? Она расцепила руки, искать его совершенно не хотелось, но она, превозмогая себя, принялась шарить в дерьме вокруг себя. Сначала поискала у себя в ногах, потом по углам, места было не так много, она должна найти этот чертов фонарь. Стала искать у себя за спиной и наткнулась рукой на металлическую ручку. Не исключено, что он теперь не работает. Она нашла кнопку. Фонарь работал, все было в порядке. Вздохнув с облегчением, она взглянула на свои наручные часы. Полчетвертого. Сейчас поздно светает, у нее еще много времени. Она высунула руку с фонарем в отверстие и осторожно положила фонарь, потом схватилась за края дыры и попыталась вылезти. Спина болела ужасно, ноги отказывались ее держать, но она высунула голову, потом ей с усилием удалось протолкнуть через дырку и плечи, и тут она застряла — ей показалось, что она не сможет лезть дальше. Она барахталась, вертелась, как уж на сковородке, отталкиваясь от зловонной кучки на дне, пока, наконец, не пропихнула себя в дырку. Она лежала на открытом «очке» поперек него, потом подтянула ноги и уронила фонарь. При падении он включился, и она с удивлением увидела на полу полосатый коврик. Спустила ноги на пол. Ей показалось, что они парализованы. Но она встала, склонилась над дырой снова, посветила фонариком в последний раз и ухватилась за ручку ведра. Она честно боролась. Теперь деньги принадлежат ей. Она вышла из сарая и прошла в дом. Там царил полный хаос. Содержимое шкафов и полок было выброшено на пол и валялось по всему дому. Она посветила вокруг себя фонариком — шторы он не снял. Все утопало в темноте, но воздух был удивительно свеж и прохладен, дышалось легко; она на самом деле просто забыла, какое же это наслаждение — вдыхать обычный воздух, как будто втягиваешь через нос ледяную минералку. На нетвердых ногах она дошла до кресла и плюхнулась в него. Одежда прилипла к телу. Все следовало немедленно выбросить, всю одежду, которая на ней была. Не исключено, что ей придется постричься, что если не удастся отделаться от этого проклятого запаха? Дом далеко, а она вся в дерьме — от пальцев на ногах и до шеи, но, может быть, в доме найдется какая-нибудь одежда, в которую она могла бы переодеться? Она заставила себя подняться и направилась в одну из спален. Светя фонариком, принялась извлекать одну за другой вещи из комода, нашла белье, носки, старую майку и вязаный свитер, а вот с брюками дело обстояло хуже. Она вышла из комнаты, вспомнив про маленький коридорчик, в котором висела верхняя одежда, и вот тут-то ей повезло. Там висел старый пуховый костюм, приятный на ощупь, мягкий, но, возможно, слишком маленький. Она будет выглядеть в нем как глиста. Но он чистый. По сравнению с тем, что надето на ней сейчас, он такой чистый. Он пах лыжной мазью и дровами для камина. Она положила всю найденную одежду на пол и принялась раздеваться. Хуже всего было с руками, она старалась держать их как можно дальше от лица, она не могла больше выносить этот запах. Может, вылить на них жидкость для мытья посуды, а потом вытереть полотенцем? Она дрожала от холода, но вместе с тем испытывала невероятный подъем. Она то и дело поглядывала на ведерко, заляпанное краской; до чего же невинно оно выглядело, кто бы мог подумать, что в нем целое состояние! Что бы там ни думали, но воображение у нее есть. И ничего удивительного — она же художник.