Глаз Эвы - [18]

— Если у кого жена, дети, собака, машина и дом в городе — то вы совершенно правы. Но у меня ничего этого нет. — Он широко улыбнулся. — Для меня это то, что надо. И потом, работа мне нравится, и ребята, что сюда ходят, тоже. Знаете, мы, как говорится, как одна большая семья.

Он обнял руками воздух, показывая, насколько они большая семья, и подпрыгнул, чтобы влезть на табурет.

— Отлично.

Сейер улыбнулся, разглядывая человечка в клетчатых брюках. Лет ему было где-то между сорока и пятьюдесятью, белый китель сиял чистотой, ногти тоже.

— Вы ведь знаете парней из пивоварни, которые здесь ошиваются, правда?

— Ошивались. Сейчас они, по правде говоря, больше не приходят. Не совсем понимаю, почему. Примуса нет, наверное, в этом все и дело.

— Примуса?

— Эгиля Эйнарссона. В компании его звали Primus Motor.[12] Он как бы всех их объединял. Вы ведь наверняка из-за него пришли?

— Они что и правда его так называли?

Управляющий улыбнулся, выудил два арахисовых орешка из плошки и пододвинул ее к Сейеру. Орешки показались инспектору похожими на маленьких жирных гусениц, и он не стал их есть.

— Но компания ведь была большая?

— Всего человек десять-двенадцать, но завсегдатаев было четыре-пять, и вот они-то сидели здесь почти каждый день. Честно говоря, в этих ребятах я был уверен, думал, что они-то останутся. Не понимаю, что произошло. Знаю, конечно, что Примуса кто-то зарезал. Но никак не могу понять, почему другие-то не приходят! Весьма прискорбно. Эти парни, знаете, они давали неплохой доход. И им здесь нравилось. Хорошие ребята.

— Расскажите, а что они здесь делали, когда приходили? О чем говорили?

Собеседник инспектора откинул волосы назад, жест был, впрочем, совершенно бесполезный.

— Они постоянно играли в дартс. — Он показал на огромную мишень в глубине зала. — Даже соревнования проводили, и все такое. Болтали, смеялись, что-то обсуждали. Пили и дурачились, короче, как большинство других парней. Здесь они могли расслабиться без жен. Это место для парней.

— А о чем они говорили?

— О машинах, о женщинах, про футбол еще. И о работе — если происходило что-то особенное. И о женщинах — я сказал?

— А случалось, что они ссорились?

— Ну да, но ничего серьезного. Я хочу сказать, расставались они всегда по-дружески.

— А вы их знали по именам?

— Ну да, если считать Примуса, Педро и Графа именами. Я понятия не имел, как их звали на самом деле. Кроме Арвесена, самого молодого из них. Ника Арвесена.

— А кто такой Граф?

— Художник, график. Делал плакаты, рекламные материалы для пивоварни, кстати, очень неплохие. Я не знаю, как его на самом деле зовут.

— А мог ли кто-то из них прирезать Эйнарссона?

— Нет, да что вы! Это наверняка сделал кто-то чужой. Ведь они все были друзья.

— А они знали Майю Дурбан?

— Ее все знали. А вы нет?

Инспектор пропустил вопрос мимо ушей.

— В тот вечер, когда убили Дурбан, у вас ведь было шумновато, правда?

— Точно. И если я этот вечер помню, то только из-за ваших мигалок. Обычно это не проблема. Но в таких случаях это как бы всех касается.

— А скандал начался до или после того, как вы увидели наши патрульные машины?

— Ой, надо подумать. — Он жевал арахис и облизывал губы. — До того, по-моему.

— А вы знаете, из-за чего?

— Да по пьянке, из-за чего ж еще? Педро выпил больше, чем следует. Мне даже пришлось звонить Майе, хотя я терпеть не могу это делать. Я считаю, что это для меня дело чести — убирать все самому, но в тот вечер не получилось. Он совсем с катушек слетел, я не врач, конечно, но мне кажется, это было очень похоже на белую горячку.

— А он вообще шумный был?

— Немного возбужденный, это точно. Но он не один такой был. Они часто разговаривали слишком громко. Примус-то на самом деле был одним из самых спокойных, иногда, правда, мог вскипеть из-за чего-то, знаете, как маленькие землетрясения в Сан-Франциско, когда стаканы в барах начинают звенеть. А так — нет. И он часто приезжал сюда на машине, тогда вообще пил колу или «Seven Up». А когда у них были соревнования, он вел счет и все записывал.

— И наши люди замели Педро?

— Ага. Но потом я узнал, что они передумали.

— За него Эйнарссон заступился.

— Ничего себе! Разве такое возможно?

— Ну, ничто человеческое нам не чуждо. Знаете, ничего нет лучше простых человеческих контактов. Нам их явно недостает. А вы никаких слов не разобрали? В этом шуме?

— Конечно, разобрал, потому что не услышал бы только глухой. «Чертовы бабы» и все в таком роде.

— То есть что-то, связанное с женщинами?

— Да вряд ли. Выпил лишнего и стал орать. Знаете, у кого чего болит… Насколько я знаю, он был женат, но брак его не был особо счастливым, разве не из-за этого они все сюда таскались, как по-вашему? — Он вытащил зубочистку из бочонка на барной стойке и принялся чистить и без того чистые ногти. — А вы думаете, эти два убийства как-то друг с другом связаны?

— Понятия не имею, — признался Сейер. — Но не могу удержаться, чтобы не спросить, если уж я здесь сижу. Смотрю в окно на улицу и фактически вижу дом, где она жила. Или почти вижу.

— Понимаю, о чем вы. Кстати, прелестная женщина. И выглядела так, как и подобает женщине.

— А она сюда часто захаживала?