Глаз дракона - [35]

Д-872. Мужчина. Раздутый, вонючий. Утопленник… плоть сочится водой. Возраст — лет сорок, сорок пять.

Казах вытягивает другой ящик… и опять другой. Он уже учащённо дышит.

Л-907. Девочка, совсем ребёнок, лет восемь? Лицо, туловище, конечности… чёрные… набрякшие сплошными синяками.

Л-740. Женщина, за двадцать. Автокатастрофа. Красный лак на ногтях, красные разрывы на лице, туловище.

Ещё один ящик выезжает, чуть не слетая с салазок.

Д-1101. Мужчина. Пятьдесят лет. Ножевые ранения на шее, груди, животе. Чёрные черви уже некровоточащих порезов.

Шестой ящик выдернут из стены, скользит на салазках до стопора. Шанинь проверяет бирку и снимает её, чтобы поправить запись; смотрит на Пиао, уже восстановив контроль над дыханием. Расслабился. Призрак улыбки на лице.

— Теперь вы готовы дать положительное опознание, старший следователь?

Пиао борется с желанием опять закрыть глаза.

Сколько трупов можно увидеть прежде, чем душа твоя окончательно покроется шрамами?

Д-1150. Мужчина. Двадцать два года. Студент. Множественные пулевые ранения. Два в голову. Один выстрел пробил челюсть с левой стороны и оторвал нижнюю губу. Второй нанесён точно в центр лба… с непристойной точностью. Входное отверстие, кровяной пузырь… выходное, кратер со рваными краями, из которого вылетело содержимое черепа. Дыра наполнена чернотой, а разлом кости… такой белый. Ещё два выстрела нашли свою цель, один в правое плечо, неопасный. Второй превратил горло в громадный красный оскал.

— Требуется положительное опознание, старший следователь. Это Д-1150?

Пиао не может отвести глаз от лба трупа. Симметрия, размер, аккуратность дырки захватывают его.

— Какой калибр пули?

— Не знаю… ещё рано говорить. Одну мы вытащили из трупа. Несколько нашли на месте. В лабораторию их отправили только утром.

— Это 7,65 мм, да? Модель 64. Бесфланцевая, специальная…

— Следователь, я же сказал, ещё рано…

— …слишком рано для вашего опытного взгляда, а, доктор?

Пиао хватает Шаниня за руку, прижимает её к стене, разжимает пальцы и водит по мозоли от спускового крючка; ороговевшая кожа, жёлтая от никотина, сидит на пальце, как засохшее волокно апельсина.

— …слишком рано для члена Партии, который свободное время проводит в тирах и на полигонах?

Казах выдирает руку, потная ладонь оставляет след на стальной обивке стены.

— 7,65мм. Да, это патроны 7,65мм, модель 64, ты же, сука, сам всё знаешь. Стандартный боеприпас сбшников…

Пиао толкает ящик, тот на салазках залетает в стену. Следователь идёт на выход.

— …я ещё к тебе загляну, товарищ доктор, ты уж жди. Если, конечно, тебя тоже не зашлют на саббатикал.

Старший следователь распахивает дверь. Вдруг, ни с того ни с сего, нападает желание бежать и не останавливаться… по улицам, как в детстве. Тротуарный бег с препятствиями. Убежать от боли.

Д-1150. Его звали Яобань, товарищ доктор. Пань Яобань.

Дверь закрывается. Он бежит.

Хуандун, больница № 1 — Сучжоу Бэйлу.

— Мы ушли через четыре часа после вас, Босс. Нас не могли видеть, темень стояла вообще. На дороге творился пиздец, мы видели, как эти ублюдки в седане уезжают за тобой.

Комната залита белым светом. Глубокие тени… словно вырезанные ножницами. В крошечном помещении доминирует стальная кровать.

— Ехать было два часа. Мы как раз выехали из Туньси. Дорогу я знаю. Как-то раз я поднимался «на спине карпа» на верхушку Тяньду. Знаете, её называют «Столицей Небес»? Тогда я был худым. Бога так и не увидел… он, надо думать, тоже меня ни хуя не видел.

Ботинки, в них укоренились крепкие ноги медсестры… проходящей по коридору мимо комнаты.

— Я остановил машину на полдороге вниз, между поворотами. Надо было отлить, я чуть в штаны не напустил. Сделал шаг с насыпи, как раз начинался дождь. Помню капли на лице. Я вытащил хуй и начал отливать. Тут мимо нашей машины пролетели фары, вниз по холму. Другая машина, седан Шанхай, мне кажется, с выключенным двигателем. Не было никаких звуков, кроме выстрелов. Выстрелы с глушителем, как будто кто чихает, много раз подряд; и я ссу себе в ботинки.

Солёные капли затекают в вену. Бесцветная жидкость течёт по бесцветной трубке.

— Не знаю, сколько раз стреляли. Дождь пошёл сильнее, звуки выстрелов утонули в нём. Может, двадцать, двадцать пять. Я побежал на дорогу, с хуём, торчащим из ширинки, по штанам растекалась тёплая моча. Пистолет я держал в руке, но стрелять было уже не в кого, только темнота и тишина. Я видел под нами Туньси, там ходили люди… но мне казалось, что я остался единственным человеком в мире.

Пластмасса иглы-бабочки цветком растёт из кожи. Прилепленный пластырем, её стальной корень вонзается в вену, колет, как лицо, которое узнаёшь… а имени не помнишь.

— Когда я подбежал к нему, он уже был мёртв, я понимал… но всё равно говорил с ним. Держал его. Чувствовал, одежда пропитывается его кровью, как штаны мочой. Меня очень злило, что они смешиваются… его кровь, моя моча. Ему же, пиздец, было-то всего двадцать два года, а я держал его голову, будто склеиваю куклу. И всё время думал о том, как я буду рассказывать обо всём этом матери.

Мужик, такой большой, когда стоит, и такой маленький в складках кровати. Кажется таким хрупким в тисках накрахмаленных простыней и медицинских ритуалов. Слёзы делят лицо на три части… кажется, будто они его смоют.