Главы романа - [4]

Шрифт
Интервал

В промежутках между залпами многократно повторенное дошло до Павла известие, заставившее его подняться:

— Переправа горит. Немцы получили подкрепление.

От машины к машине передавался приказ:

— Остаться одним шоферам, остальным в оборону. Вокруг засуетились. Зазвенело оружие. Сержант вскочил на машину, протянул Павлу руку.

— До свиданья.

Павла будто подбросила какая-то мощная сила.

— Нет, не прощайтесь, я с вами.

Сержант удивленно запротестовал:

— Что вы, что вы! Вы ж нездоровы. Вы ж гражданский.

Павел оборвал протест:

— Бросьте. Я понимаю. Только где бы винтовку.

До него донесся торопливый шепот Наташи, упрашивавшей бойцов:

— Да уговорите же его, он совсем, совсем болен. Разве можно?

Павел вспылил.

— А вы при чем?

Он поспешно перетянулся ремнем, по примеру красноармейцев проверил затвор. Машина и согнувшаяся девушка возле нее остались позади в темной гуще конопли.

Капитан, принявший команду над наскоро организованным отрядом, на секунду остановился возле Павла.

— А вы откуда?

Прежде, чем Павел сообразил, что сказать, сержант ответил за него:

— Это с нашей машины. Политрук.

— А, политрук?

Капитан побежал дальше.

Павел почувствовал неожиданный прилив гордости. Теперь только не опозориться перед красноармейцами, перед этим сержантом. Ведь они уже который раз в бою. Он стоял, вытянувшись, сжимая винтовку. Сержант взял его за руку.

— Что задумались? Давайте покурим.

Они сели на подвернувшееся бревно. Пальцы сержанта нащупали бумажку в руке Павла, насыпали в нее махорку. Они курили, пряча цигарки меж ладоней. И хотя оба почти не говорили, Павел почувствовал, что приобрел нового верного товарища.

— Как вас зовут? — неожиданно спросил сержант.

— Павел.

— Меня Борис. Борис Кузнецов. Ты держись меня, а то в первый раз, знаешь...

— Подымайсь! — прокричали впереди.

Павел не успел ответить сержанту, он глубоко затянулся, раздавил пальцами окурок, вскочил.

Как и сотни других, Павел думал, что от его стойкости и смелости зависит судьба боя. Он думал, что силы собраны в кулак, что кто-то в Оржице разработал план отчаянного прорыва, рассчитал все, до последней гранаты. Надо только напрячься, немцы будут отброшены, путь свободен. Но где же эти немцы? Только б дорваться до них! Дорваться!

Ярость охватила всех вокруг, завладела Павлом.

Каждый мускул набух бешенством, двигался стремительней его мысли. Он стрелял, сцепив зубы, словно вбивал пули прямо в немцев. Он бежал вперед. Удары ветвей, визг осколков только подбавляли злобы. Он бежал и, как все, кричал в лицо невидимому врагу. И крик этот был так же похож на «ура», как на завывание пущенного из пращи камня.

Только б дорваться! Дорваться! Дорваться!

Отряд пробирался беглым шагом. Миновали болота. Единым махом взбежали на пригорок. Их встретил огонь автоматов и пулеметов. Они с трудом поняли команду: «Назад». Отходили, отстреливаясь, злобно ругаясь.

Окопались в кукурузе. Все поспешно стреляли в темноту. Павел стрелял тоже. Трескотня автоматов становилась густой. И воздух свистел гуще. Тогда они получили приказ: «В атаку!». Огромными прыжками рвались вперед. В темноте раздвигался лес. Враг тоже будто раздвигался. Они догоняли только одиночных пехотинцев, валили их с ног. Откуда-то сбоку обрушились минометы, пришлось опять повернуть назад, к кукурузному полю. Непрерывные разрывы мин заставляли прижиматься к дну окопчиков. Бойцов осыпала земля, осколки, срезанные стебли.

— Наклони голову. Ниже. Ниже, — слышал Павел голос сержанта и втискивался в землю.

По цепи передавали:

— Диски. У кого есть диски?

— Гранаты. Дайте гранат!

За взрывом раздался стон. До Павла доносилось:

— Мать их так! Опять двоих ранило.

— Где артиллерия наша, чтоб ей подохнуть?!

Светало. Становились видны лужи впереди, вершины кустов, обернутых понизу туманом. Снова пришел приказ: «В атаку!». Они опять поднялись, бежали, еле видя друг друга в тумане. Снова их встречал сосредоточенный огонь, заставлял отступать к знакомым окопчикам.

Павел дрожал от злобы. Он не мог выместить ее на неуловимых врагах. Такая же злоба охватывала всех вокруг. Борис после второго отступления, падая рядом с Павлом на землю, раздраженно швырнул винтовку.

— Черт побери, эту пукалку. Куда с ней против автоматов?

Решимость, с которой бойцы пришли на линию обороны, постепенно покидала их. Они растеряли ее в бесплодных атаках, но больше за часы неподвижного лежания посреди кукурузного поля. Сомнение в плодотворности их усилий возникало у одних раньше, у других позже. Против них была машина. Они были людьми, возможно, смелыми, но все же людьми. У них были винтовки да гранаты без чехлов. Против них была выверенная, точная, боевая машина. Квадрат за квадратом перехватывала она минометами болота и поля вокруг переправы. Она откатывалась, когда красноармейцы рвались вперед, потом открывала все свои стволы, прошивала пулями каждый сантиметр воздуха над головой...

Патроны были на исходе. Их или забыли, или не могли поднести. Приказов больше не получали. Бой как будто отодвинулся в сторону, стали слышны частые разрывы позади, вероятно, в Оржице. Мокрые, усталые лежали бойцы перед затихшим лесом.


Еще от автора Герман Леонидович Занадворов
Дневник расстрелянного

Пока мы не знаем, по чьей указке убрали Германа: по указке гитлеровцев или жандармов, добровольцев немецкой армии или националистов. Ясно главное: он был ненавистен и страшен предателям и врагам советской власти, поэтому был убит мартовской ночью 1944 года, за несколько дней до освобождения Вильховой частями Красной Армии. [...] А вот что рассказывает ольховатский библиотекарь Нина Белоус: «Дневник расстрелянного» — это исторический документ о нашем селе в годы Великой Отечественной войны. За восемь лет работы в библиотеке ни одна книга, ни один журнал не имели такой популярности, такого спроса читателей, как «Дневник расстрелянного».


Рассказы

Автор: О книге. Работая, я представлял ее так: она должна идти по нарастающей. Должна начинаться — что принесли с собой оккупанты. Первая группа рассказов должна вызвать чувство ужаса. И логическое продолжение ее — вторая группа: закипание возмущения, разочарования в пришельцах даже у тех, кто ждал их, помогал на первых порах или был безразличен. Первые, еще не оформленные возмущения. Третья группа — это борьба. Люди, понявшие, что нет иного пути, чтоб спасти и себя и Родину, как уничтожение захватчиков. Она — вся действие.


Рекомендуем почитать
Вестники Судного дня

Когда Человек предстал перед Богом, он сказал ему: Господин мой, я всё испытал в жизни. Был сир и убог, власти притесняли меня, голодал, кров мой разрушен, дети и жена оставили меня. Люди обходят меня с презрением и никому нет до меня дела. Разве я не познал все тяготы жизни и не заслужил Твоего прощения?На что Бог ответил ему: Ты не дрожал в промёрзшем окопе, не бежал безумным в последнюю атаку, хватая грудью свинец, не валялся в ночи на стылой земле с разорванным осколками животом. Ты не был на войне, а потому не знаешь о жизни ничего.Книга «Вестники Судного дня» рассказывает о жуткой правде прошедшей Великой войны.


Тамбов. Хроника плена. Воспоминания

До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.


Великая Отечественная война глазами ребенка

Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.


С отцами вместе

Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.


Из боя в бой

Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.


Катынь. Post mortem

Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.