Главный виновник - [7]

Дребезжал звонок. Упругий бас гудел: «Встать! Суд идет!» Все вставали и садились, как по команде. Потом, как в армии, была перекличка, и все на разные лады кричали: «Есть!» Затем тонкий субъект с огромными ушами поднялся из-за стола и стал читать обвинительное заключение. Чтение длилось два часа с четвертью. Публика зевала и клевала носами. Зато скамьи подсудимых слушали с явным, неослабевающим любопытством.

По мере чтения пространной филиппики, оповещавшей слушателей о его злодейских махинациях как главаря и вдохновителя инспирированной соседней державой антивоенной организации, с узником из 212-й камеры на глазах у всех начало совершаться странное превращение. Он постепенно выпрямлялся, словно вырос на несколько вершков, в посадке его головы обозначилась даже особая горделивая осанка. Раз и другой он открыто обвел глазом длинные ряды подсудимых, и во взгляде его – как уверяла потом одна из присутствовавших дам – было что-то от полководца, озирающего свои боевые резервы. Черты его лица обострились и выражали нарастающее возбуждение, даже стеклянный глаз засверкал необычным, возбужденным блеском.

Когда чтение оборвалось и председатель, назвав фамилию главного обвиняемого, спросил, признает ли он себя виновным, тот вдруг встал и сказал очень громко, голосом, прерывающимся от волнения:

– Да, я признаю себя виновным! Виновным в том, что нас здесь только восемьдесят. На самом деле нас больше, гораздо больше! Я понял это только сегодня! Мы все не хотим войны! Нам надоело жить в постоянном страхе, что не сегодня-завтра вы опять начнете нас убивать!…

Поднялся шум. Старик за столом долго, как цепами, дубасил звонком гомон. Обращаясь в сторону подсудимого, он сурово напомнил ему, что здесь не коммунистический митинг, а суд. В случае еще одной подобной выходки он будет вынужден удалить обвиняемого из зала.

Подсудимый, оглушенный колокольным звоном, молчаливо опустился на место. Видно было, что шум и звон сбили с него все красноречие, он как бы поперхнулся словами. Он безразлично смотрел на востроносого защитника, сокрушенно качающего головой и горестно разводящего руками.

Все постепенно пришло в норму. Люди на скамьях подсудимых один за другим, как школьники, прилежно твердили: «Да, признаю!» Среди выкрикиваемых председателем фамилий были и все три Миевские и Мильский, но узник из 212-й камеры на звук их фамилий даже не обернулся.

Шли показания свидетелей. Потом был объявлен перерыв.

Гвоздем процесса, как отмечали некоторые газеты, явилась не столько речь главного обвиняемого, сколько неожиданное выступление защитника подсудимого Миколайчика, имевшее место на вечернем заседании. Защитник – молодой юрист с ничего не говорящей фамилией, мало известный в судейском мире, – за весь день процесса не обратил на себя ничьего внимания. Во время показаний свидетелей он один из всей массы защитников не ставил никому никаких вопросов и только почти к концу заседания попросил у председателя разрешения задать вопрос главному обвиняемому.

Начал он с того, что, просматривая список подсудимых, он подметил одно весьма странное совпадение: фамилии четырнадцати из них начинались на одну и ту же букву.

Председатель снисходительно пожал плечами. Что же тут странного, если из восьмидесяти человек четырнадцать носят фамилию на одну и ту же букву? Впрочем, защитник сможет развить свои соображения на этот предмет в защитительной речи. Сейчас он получил слово только для того, чтобы задать вопрос обвиняемому.

Защитник заверил, что это-то он и намеревается сделать; совпадение, о котором он упомянул, несомненно, покажется странным и самому суду, если тот потрудится взять вот эту книжку, озаглавленную: «Список абонентов варшавской телефонной сети», и раскрыть ее на странице 217. Суд убедится тогда, что фамилии всех четырнадцати обвиняемых перечислены на этой странице подряд в разделе телефонных абонентов на букву «М».

Защитник прочитал вслух все четырнадцать фамилий, с указанием профессий, мест жительства и номеров телефонов.

По залу покатился смех. Председатель укоризненно замахал звонком.

Так вот, не находит ли обвиняемый странным, что четырнадцать членов его организации завербованы им как будто прямо по телефонной книжке. Не могло ли случиться так, что обвиняемый, под известным нажимом, во время допросов вынужден был назвать ряд фамилий своих сообщников и, не располагая таковыми, почерпнул их наугад из списка телефонных абонентов.

Хохот усилился. Теперь уже смеялся почти весь зал. Неловко улыбались даже скамьи подсудимых.

Председатель сурово призвал защитника к порядку за неуместный намек на принудительные меры при допросах, порочащий национальное правосудие.

Дабы положить предел смешкам, председатель обратился к подсудимому и сурово спросил, правда ли, будто тот, как пытаются здесь утверждать, почерпнул фамилии своих четырнадцати сообщников из телефонной книжки. Подсудимый минуту смущенно молчал, что вызвало в зале новый взрыв смеха, потом поднялся и, покраснев, твердо сказал:

– Нет!

Сев на место, он сразу как-то обмяк, мигом утратив прежнюю вызывающую осанку. Правый его глаз глядел вперед так же неподвижно и тупо, как и левый.