Главный рубильник - [26]

Выслушала своих сестер Ирка-дурилка, вздохнула и сказала, что, как училась она в училище своем на инженера, так и учится. А на курсе у них девчонок много, и одна другой краше. А она Ирка-дурилка со всей своей наглостью и упорством пусть и не самая страшненькая, но и не красавица точно. Вспомнила она тут про Варвару-красу, потянулась за платком, чтобы слезы вытереть, и тут ей в голову пришло, что с Варварой ей все одно не сравняться. Оглянулась она по сторонам, присмотрелась, а людей то вокруг много, есть и красивые, есть и не очень, только никто этой своей внешности не огорчается. И она не стала. А как слезы высохли, так и вовсе подумала, что не та красота глаз радует, что с лица льется, а та, что из глаз сияет и лицо освещает.

Посмеялись над Иринкой сестры, чай допили, да и по сторонам своим разъехались.

Больше тысячи раз пропел петух на утренней зорьке в соседней деревне, со счета сбился, когда снова сестры в маленькой квартире собрались. Вещи перебрали, на балконе вывесили, пыль с мебели смахнули, чайку заварили душистого и за разговоры принялись.

Первой как всегда начала Варвара-краса. Вздохнула она глубоко и сказала, что все у нее есть в этой жизни. И деньги, и дом, и муж богатый, а счастья нет. И где это счастье отыскать – она и не знает вовсе. И зеркальце ей в этом не помощник, потому как даже когда нет у нее его под рукой, она словно всех людей через это зеркальце видит.

Второй стала рассказывать Людмила-умница. И тоже вздохнула тяжко. И тоже сказала, что и у нее дом полная чаша, и ребеночек первый народился, и муж хороший, и друзья, и работа, а счастья нет. И откуда счастье берется, она не знает, и ключ свой уже и не достает больше, потому как, даже когда в руке он зажат, у нее такое чувство, что спрятан он так, что ни в жизнь его не отыскать.

Третьей стала рассказывать Ирка-дурилка. Улыбнулась она так светло, что словно вся квартира осветилась и сказала, выложив перед собой платок, что ничего у нее почти нет. Денег маловато. Дом не полная чаша. Муж не богаче других, а некоторых и беднее. И детей пока еще у нее нет, хотя и ждет она деток, словно теплой весны жгучей зимой. А счастье у нее есть. И дал счастье ей это платок. Потому что всякий раз, когда слезы к глазам у нее подступают, и рука за платком тянется, вспоминает она мамкины слова и сама к себе прислушивается. И облегчение приходит.

Пригляделись сестры к младшей своей и тут только заметили, что она словно переменилась. И одета просто, но со вкусом. И неожиданно красотой какой-то не броской, но настоящей расцвела. А главное, глаза у нее светятся. Счастье из этих глаз так и льется. Заметили они это и разгневались, что мамка их не по справедливости одарила. Выхватила Варвара у Ирки платок, чиркнула Людмила спичкой и подожгла его. Вспыхнул платок и в пепел рассыпался. А Ирка грустно так улыбнулась, встала из-за стола и сказала, что на сестер она не в обиде, но только не будет им теперь покоя ни отсель, ни досель, ни за тыном, ни за околицей, покуда они злости в себе не вытравят. А если и вытравят, все равно покоя не найдут, потому как, сколько ниточка не вьется, а концами не свяжется. Сказала так и в воздухе растворилась.

Тут только сестры поняли, какую беду сотворили! Ведь говорила же им мать, чтобы берегли они эти подарки! Значит, была в них волшебная сила! Поплакали сестры, поплакали, но делать нечего. Надели дорожную одежду, вышли из дома и пошли искать младшую сестру.

И пошли сестры то ли на запад, то ли на восток, то ли на закат, то ли на восход. Сколько они шли, нам неведомо, только обувь разбили, платье обтрепали, да и сами поиздержались в дороге. Небо над головами их потемнело, кусты да деревья раскидистые к дороге сдвинулись, не поймешь, то ли ночь светлая вокруг, то ли день непроглядный. Да и дорога уж в такую тропку превратилась, что и рядом идти не можно, а только след в след. Иди, да следи, чтобы острый сук платье не разодрал и тело не расцарапал, да прислушивайся или к скрипу древесному, или к шагам неведомым за спиной. Холодом с невидимых оврагов повеяло, уж и не рады были сестрицы, что в путь отправились, да вот только не всякая дорога возвращение терпит. Когда пройдено немало – всякий привал манит, а возврат отпугивает да немощью грозит.

Долго ли коротко ли, только увидела вдруг в стороне Варвара огонек. Сестру локтем толкнула – не окно ли? Точно окно! Стойко горит, не мечется, как костер, не моргает, как огонь болотный.

Свернуть решили сестры с дороги, на ночлег попроситься, а если с ночлегом сладится, так и воды горячей одолжить, а то и чаем угоститься. Полезли сестрицы через буераки, глянь, а огонька словно и не было. Только на дорожку возвращаться собрались, а огонек снова за плечами светит. Снова сестры к свету зашагали, сквозь паутину и сучья проламываясь, о жгучую траву ноги обжигая, а огонь опять то ли в воздухе растворился, то ли лунным лучом истаял, что сквозь тучи упал. Повернулись сестрицы в обратный путь, а огонек снова за плечом маячит. С полночи так бедолаги по чаще шарили, уже и паутину с лица смахивать перестали, когда догадалась Варвара, как с мороком лесным сладить. Зеркальце достала, да через него на огонек взглянула. Взглянула, да так и обмерла. Не один, а три огонька в зеркальце отразились! Рядком они горели, словно окна в горнице, да близко так, только бузину да калину раздвинуть, да по поляне от росы и лунного света серебристой пройти. Минуты не минуло, как калитка в тумане нарисовалась, а за ней дом бревенчатый с высокой крышей, а там уж как по заказу и тучи на небе разбежались, и не только Луна на небо выкатилась, а и звезды, словно просо из худого мешка, высыпали. Прильнули сестры к окнам, только стекла в них неровные оказались, светом одаривали, а картинку берегли. Подошли сестрицы к двери и начали в мореное полотно стучать. Стучали, пока кулаки и пятки не сбили, только не отзвука из дома не вышибли. Тишина стояла, что в доме, что вокруг него. Даже птицы лесные примолкли, только ветер сырой подул, поволок по небу тучи ночные, чтобы звезды спрятать, да Луну занавесить. Вздохнула тут Людмила, поежилась и сказала, что нечего стучать, надо в дом войти. Хозяева или отлучились куда или глухотой страдают. Злые люди окнами в ночи не светят, а добрые разве только на улицу непрошенных гостей выпроводят, так чего боятся, если они и так на улице?