Главный бой - [68]

— Почему? Он нам нужен?

Воевода зло оскалился:

— Уже нет. Но отдать… это признать их силу. Признать, что боимся, идем на попятную.

— А мы не боимся? — спросил Владимир.

Претич раскрыл рот для быстрого и горячего ответа, остановился на миг, ответил все так же зло, но сдержаннее, по-воеводски:

— Боимся. Но ворогу это показывать нельзя.

На башне хоть с князем прятались от солнца под навесом, а внизу духота обрушилась сразу, едва спустился со ступенек. А когда неспешно выбрел из тени, отбрасываемой стеной, то солнечные лучи, уже чуть багровые, почти вечерние, прожгли его защищенное доспехом тело, как лист клена. В горле снова пересохло, а кишки как-то сразу слиплись. Он переборол искушение вернуться и сесть за обеденный стол. Побрел вдоль стены, по-старчески загребая сапогами пыль.

Во рту было мерзко, словно туда нагадили сто котов. Со лба в глаз стекла струйка жгучего пота. Он нехотя смахнул, за спиной осторожно простучали копыта. Гридень вел следом под уздцы двух коней, глаза у парнишки такие же добрые и печальные, как у подопечных.

— Ладно, — буркнул Претич, — здесь без нас управятся.

Гридень послушно повернул коня следом, а воевода погнал наметом в центр, где гордо высится терем великого князя, где не утихает пир, где вино льется рекой, где герои и богатыри состязаются как в геройстве, так и кто больше сожрет и выпьет.

Еще на площади перед княжеским двором полно повозок, часть коновязей расположили по эту сторону забора. В самом княжеском дворе длинные ряды столов во дворе, там пируют слуги, прибывшие с гостями, бестолково водят запалившихся от скачки коней. Из дальнего подвала выкатили сорокаведерную бочку вина, с воплями и веселыми криками погнали, подгоняя пинками, прямо на столы.

Морщась, Претич пошел через княжеский двор по широкой дуге. Со ступенек терема спускался, пошатываясь и хватаясь за резные перила, кичливый боярин, одетый, как девка, пестро и неумно. Двое гридней поддерживали под пышные руки, торопливо пытались увести на задний двор, что-то настойчиво шептали в уши. Наверное, что великий князь запретил блевать с его крыльца.

Из полуподвального помещения тянуло синеватым дымом вперемешку с клубами пара, доносился легкий стук, прозвенел чистый смех. Оглянувшись на терем, он подумал, что успеет побывать у князя… раз уж обещал этому Власию, а пока проверит, все ли здесь ладно.

Когда он вошел, пригибаясь под низкой притолокой, на миг почудилось, что оказался в темном жилище огнедышащего Змея. Солнечный свет исчез, как и зной, но взамен в лицо пахнуло горячими запахами жареного мяса, разваристой каши, печеной рыбы.

В полумраке полуослепшие глаза видели только оранжевые пятна, то ли глаза Змея, то ли пламя из пасти. Наконец рассмотрел огонь сразу в трех огромных очагах. Там тесными рядами стояли закопченные медные чаны, котлы, в них варилось, жарилось, запекалось, а с поперечной балки свисали толстые кровяные колбасы, раздутые окорока, ножки молодых телят.

Грузные повара, оба степняки, мерно колотили деревянными молотками по широкому ломтю телятины. Молодая девушка, что принесла из кладовки корзинку с луком, заискивающе улыбнулась знатному воеводе:

— Что-нибудь отведаете, Претич?

Претич повел носом:

— Больно дымно у вас…

— Зато у нас свежее, — засмеялась девушка. Она умело поиграла подведенными бровями. Щеки ее были красные, как яблоки, явно переборщила с румянами. — И горячее! А пока донесут князю на стол, уже остывает…

Претич оценивающе оглядел ее с головы до ног, а девушка с готовностью выпрямилась, выпятила грудь, а бедра каким-то образом сумела сделать шире.

— Как зовут?

— Ксения, — ответила она щебечущим голоском.

— Ксения? — удивился он. — Ромейка?

— Наверное, — ответила она беспечно. — Меня совсем маленькой привезли… Ничего не помню, кроме имени.

— Гм, — проговорил он задумчиво. — Ладно, как-нибудь в другой раз…

Когда вышел, пятясь задом, как речной рак, солнце уже зависло между теремом и дальней сторожевой башней, косматое и недоброе. Он ощутил, как по телу пробегает недобрый холодок. Несмотря на ясное небо, заходящее солнце не пылает пурпурным огнем, как вчера. Сейчас к темному краю земли сползает раскаленный до темно-вишневого жара слиток металла, видна окалина, пятна присохшей грязи. Сегодняшнее солнце выглядит таким усталым, что может не выползти завтра из норы. Старые люди говорят, что когда-то такое уже случалось, и тогда вымирали люди и звери, леса засыхали, а реки и моря среди лета покрывались льдом.

Плохая примета, сказал себе. Плохая. Но все-таки надо идти. Мужчина тот, кто все равно идет. А все приметы толкует в свою пользу. Никуда не деться, надо пойти и выкрасть перстень с печаткой.

В Золотой Палате нескончаемый пир гремел песнями. Заезжий гусляр тешил народ новыми песнями, но внимали ему разве что двое-трое еще не упившихся вусмерть, остальные сами пытались орать песни, перекрикивая шум и гвалт. Наконец гусляр не вытерпел, ухватил гусли, а с ним ушло четверо трезвых да охочих до песен.

Претич прошелся вдоль стола, вроде выбирая место, кивал на приветствия, улыбался, хлопал по плечам, а когда мимо проплыла грузная фигура хана Сыртака с его блестящей, как валун, круглой головой с оттопыренными ушами, ласково погладил по лысине, сказал покровительственно: