Главные вещи - [33]

– Артёмка, что творилось в 53-м! – восклицал он, выводя правнука из задумчивости. – Вождь умер! Отец всех народов СССР покинул мир! В Москве толпы людей, все ревут: что со страной станет? А я не плакал тогда, стоял на балконе, натянув на лицо маску безразличия, хотя и не безразлично было – интересно, что со страной дальше станет. А Сталина в мавзолей закупорили, вынесли, правда, потом. Тиран, видимо, не прижился.

– Сильно тиранил?

– Тиранил, внучок, ещё как тиранил. Я в 37-ом насмотрелся на репрессии. Мужиков под одну гребёнку гребли, – сколько друзей моих сгинуло в небытие, и не нашли никого, – пропали с концами. Загребли бы и меня, но репутация уж слишком хорошая, не придрались.

– Приходили?

– Да. Время за полночь, заявились двое в кожаных куртках, корочки предъявили, квартиру обыскивали до утра, компроматы какие-то искали, а я брякнул, что в ВКП(б) состою, комсомолец, да и в армии три года отслужил. Отстали. Не сразу, конечно.

– Дед, – перебил я его, – что ты о Лариске думаешь?

– О Ларисе-то?.. Плохого ничего, девушка хорошая, правильная, да и медсестра к тому же. Дома, когда медик есть, все здоровые ходят. Жениться надумал, да?

– Не знаю. Рановато вроде. Восемнадцать лет. А вдруг ошибусь?

– Ошибаться не страшно. Все ошибаются. И я ошибался, ой сколько ошибался! И в молодости, и в юности, и в старости. Особенно с друзьями. Всегда считал, что их много, крутятся-вертятся вокруг, а на деле оказалось и нет совсем. Ездил на рыбалку, попал в переделку, местные докопались, угрожать начали. Я корягу схватил, думал, что за спиной прикрывают, оглянулся – никого. Отобрали корягу, чуть не убили. С тех пор в дружбу не верю.

– Дед, ты всё отступаешь от темы. Что с Лариской делать?

– Ей-богу, ты что как маленький?! Нравится – женись, не нравится – не женись! Сомневаешься – подожди немного, присмотрись. Рановато, конечно, я согласен, а вдруг она именно та, которую искал всю жизнь?

– Как ты бабу Тамару?

– Нуда. Я потерял своё счастье. Ты можешь не повторять моих ошибок. Но мой тебе совет: приглядись, Артёмка. Женитьба не убежит.

Решил последовать совету старика. Месяц мы с девушкой налаживали отношения, встречались, целовались, скрываясь в тени деревьев, посещали кинотеатры и спектакли, поедали килограммы мороженого, мечтали о будущем, и я понял, что медсестра Лариса станет второй половиной Артёма Геннадьевича Макарова и родит ему наследника или наследницу.

Дед Фёдор предложил сыграть свадьбу, обязавшись взять расходы на себя. Отказываться мы не стали.

Двадцать седьмого ноября Лариса Артемьева вошла в нашу семью, стала Макаровой, разбив вдребезги холостяцкий дуэт прадеда и правнука, принесла в дом уют и спокойствие, и жизнь снова стала налаживаться. С утра я уходил в институт, слушал две-три лекции и мчался на работу в издательство, куда я недавно устроился, редактировал, забирал домой пару рукописей, и вечером мы ужинали втроём: я, жена и дед Фёдор. Шутили, смеялись, старик травил байки из молодости, и столько счастья и радости выливалось на наши черствеющие души, что разом очищалась вся московская грязь, накопившаяся за долгое время. Мы стали для деда Фёдора семьёй, родными и близкими, и он изливал, дарил нам любовь, отдавал всё, что имел.

– Эх, Артёмка, – говорил старик, дымя трубкой, – смотрю я на часы и осознаю, что столько лет прожиты зря, что девяносто девять страниц книги Жизни я просуществовал, а жить по-настоящему я начал сейчас, когда появились вы. Да-да, именно так, не смейся! Вы – моя семья, и в этом году я живу, а не выживаю! Квартира, машина, деньги – это ничто. Родные и близкие – вот чего мне всегда не хватало! А теперь я получил подарок от Всевышнего; Бог послал вас, чтобы скрасить моё одиночество. Знаешь, как тягостно проходят года в одиночестве? Не знаешь. А я знаю… Береги семью, внучок. Береги жену и детей. Это подарки от Бога, и их нужно хранить и оберегать…

Деда не стало после нового года. Москва взрывала салюты, веселя горожан и гостей столицы, а мы с Ларисой стояли у могилы старика и не скрывали слёз. Падал снег, рабочие забрасывали яму землёй, а я прощался с дедом Фёдором. Вспомнил его слова про семью и пообещал, что сохраню брак и воспитаю праправнуков, за которых ветерану Великой Отечественной войны и долгожителю Фёдору Савельевичу Макарову будет не стыдно.

– Земля тебе пухом, дедушка, – выдавил я, бросая горсть в могилу. – Земля тебе пухом.

– Я в тебе не сомневался, – пронеслось над ухом. А в следующий миг всё стихло.

Каркали вороны, звякали лопатами рабочие, снег падал мягкий и пушистый. Дед ушёл…

Слайды

Всю жизнь люди живут воспоминаниями. Каждый день, каждую ночь они вскрывают в памяти какое-нибудь значимое или обычное событие, смакуют его или стараются забыть, рассказывают близким или утаивают в глубинах подсознания. Поцелуй на закате, день рождения друга, на котором ты понял, что дружба закончилась, летний парк с красивыми девушками: мозг хранит тысячи разных снимков, и нужно маленькое усилие, чтобы кадры встали перед глазами и вызвали в душе эмоции.

Человек помнит фрагментами, и меньше всего их приходится на период до трёх лет. Я из младенчества откопал всего два снимка. Первый – момент моего крещения: красный цветок на белых трусах, всегда напоминающий мне о странном церковном обряде. Второй – снежная зима и улыбающиеся бабушка с дедушкой: я у нашей пятиэтажки на проспекте Ленина, стою в шерстяных коричневых штанах, они колются и мешают, но я не подаю вида, а веселюсь и кувыркаюсь в сугроб. Дед и баба радуются, на родных лицах улыбки, в них отражается солнце, и день яркий и задорный. Интересно, есть ли в дедовой памяти фрагмент, где все счастливы, или он глубоко спрятан и забыт?