Главное - воля! - [119]

В полдень 25 мая, день официального въезда Николая в Москву, солнце сияло на стеклах и куполах церквей, отбрасывало сотни веселых солнечных зайчиков, отражаясь в начищенных до золотого блеска касках и кирасах и серебряных ножнах палашей возглавлявших процессию кавалергардов, конногвардейцев и кирасиров, за которыми следовали алые лейб-казаки. За ними ехали "знатные люди московские" в золотых чиновничьих галунах и малиновых орденских лентах через плечо, обвешанные украшенными сверкающими драгоценными камнями звездами и крестами, потом, уже пешим порядком — придворный оркестр, царская охота и придворные лакеи в красных, по колено, штанах и белых шелковых чулках.

Появление придворных в раззолоченных мундирах предвещало появление царя. Николай ехал один, на белой лошади, одетый в простой военный мундир, наглухо застегнутый до подбородка. Его лицо было напряжено и бледно от волнения, он правил левой рукой, в то время как правая застыла у козырька в постоянном воинском салюте. Позади царя опять ехали группы всадников — великих князей и иностранных принцев, следом с грохотом катились кареты: в первой, запряженной восьмеркой белых лошадей золоченой карете Екатерины Великой, сияя улыбкой и кланяясь, сидела вдовствующая императрица Мария Федоровна. Верх кареты украшала копия царской короны. Позади, во второй карете, также отделанной золотом и запряженной восьмеркой, сидела молодая императрица, наряженная в белоснежное платье, расшитое драгоценными камнями. Весь семиверстный парадный путь, обрамленный шеренгами войск, состоял для этих двоих только повороты направо и налево, поклоны и улыбки. К тому моменту, когда кареты въехали в Никольские ворота, Александра была вымотана так, что чуть не падала — это было похуже, чем тренировка в двухпудовых рыцарских латах!

7.

Главный день начался для Александры на рассвете, а закончился уже далеко за полночь. Официальное шествие, затем занявшая пять с лишним часов коронационная церемония, потом торжественный банкет, после которого монаршая чета должна была потратить остаток дня на забившие огромные кремлевские залы толпы гостей, каждого из которых надлежало приветствовать!

"Королева в восхищении!"

Завершался же день 26 мая Большим Коронационным Балом — Кремль был залит светом и музыкой, вызывающе открытые платья дам, их тиары, ожерелья, браслеты, кольца и серьги, украшенные иногда камнями размером с птичье яйцо, широкий воротник мундира Ники, усыпанный целыми созвездиями бриллиантов, почти достигающими груди, и в тон ему широкий пояс её платья, также с бриллиантами на талии… Даже истекший день, бывший свидетелем потрясающего блеска и богатства, совершенно поблек перед алмазным великолепием полуночного бала.

8.

Следующий после коронации день посвящен был народному увеселению — измотанные событиями предыдущего дня высшие круги должны были проснуться не ранее обеда. Но пришлось подниматься раньше — в половине девятого утра пришла весть о страшном смертоубийстве на Ходынском поле. В давке за грошовыми сувенирами, которые должны были там раздавать с одиннадцати часов, погибли многие тысячи человек. Неудивительно, если собралось на том поле, по подсчетам московской полиции, более полумиллиона москвичей и гостей столицы. Вместо народного гуляния получилась кроваво-алая подкладка под императорскую корону — весьма недоброе предзнаменование для грядущего царствования.

Николай, объехавший за день все городские больницы, забитые ранеными на Ходынке, был раздавлен, ошеломлен и растерян. Первым его импульсом было — немедленно удалиться от мира в какой-нибудь из ближних монастырей для покаяния и молитвы. Однако тут же вмешались дядья, собравшиеся на совет у своего брата Сергея. Вечером должен был состояться большой бал во французском посольстве, для его украшения французское правительство прислало бесценные гобелены и посуду из королевского дворца в Версале и сто тысяч роз с юга Франции. Владимир, Сергей и Павел настаивали на том, чтобы не преувеличивать размеры несчастья, отказываясь присутствовать на балу и оскорбляя тем самым единственного союзника России.

Особенно разозлил Елку и Аликс примкнувший к великим князьям Победоносцев, заявивший, что народа, дескать, никто не давил, он сам давился, а публичное признание ошибки, совершенной членом императорской фамилии, равносильно умалению монархического принципа — тем более что Николай уже почти уступил властным дядюшкам, и дополнительное давление со стороны наставника было уж вовсе лишним.

Заявление императрицы о том, что она усматривает во всем произошедшем заговор социалистов, нигилистов, анархистов и прочих "истов", желающих дискредитировать монарха — и даже самую идею монархии! — в глазах народа, прозвучало громом с ясного неба. Александра Федоровна считала, что бойня на Ходынке была организована нарочно, и следует разобраться, воспользовались ли заговорщики ошибками властей, или же кое-кто из московского градоначальства и полиции сам участвовал в заговоре. И последнее гораздо, ГОРАЗДО вероятнее — поскольку, как явствует из речей московского генерал-губернатора, заговорщики имеются даже среди ближайших к нему лиц! Ведь сам великий князь до такой воистину невозможной для православного человека мысли, как этот…