Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере - [62]

— Так вы, значит, сознательно провалили стачку в июле? — воскликнул Вакар, сжимая кулаки. — Какой позор!

— Во избежание излишних кровопролитий я спустил ее на тормозах, — не смутился Исув. — И не каюсь. Я против централизации, за которую ратует Ленин. Я за полнейшую самостоятельность низовых организаций. ЦК, не зная наших местных условий, своим генеральством может только свернуть нам шею. Я без колебания отдаю свой голос меньшевикам. И пусть живет демократия без централизма!

— Иосиф Григорьевич Исув распустил павлиний хвост, распинаясь о своей революционности, — поднялся с пенька Шлихтер. — Пусть это будет фактом его биографии и останется на его совести. Ему не нравится централизм, который цементирует нашу организацию. А вот член Организационного комитета по созыву Второго съезда партии Наташа — Александрова, которая была делегирована в Екатеринослав, говорит, что Исув человек с деспотическим, повторяю, деспотическим характером. Он может работать только тогда, когда ему удается подчинить себе окружающих товарищей, безжалостно отбрасывая несогласных с ним.

Исув стиснул и без того тонкие бесцветные губы.

— Опасаясь со стороны Исува противодействия работе оргкомитета, — продолжал Шлихтер, — зная его вредное влияние и упрямство, Наташа уговорила его на время уехать из Екатеринослава, припугнув его тем, что на него обратила внимание охранка!

Пробежал легкий смешок. Стало очевидно, что удар, нанесенный Исуву, достиг цели.

Но отчаянного полемиста Розанова не так-то легко сбить с ног. Поднявшись во весь свой огромный рост, он загородил собой Исува. Сейчас он производил впечатление не победителя, а человека, загнанного до последней степени. Видимо, нелегальные переходы через границу сильно подорвали его здоровье, подточенное чахоткой. Но он рвался в бой, и надо было парировать его удары.

— Большевики не учитывают фактора времени, — заявил он, теребя бороду. — Исув прав. Они все еще живут категориями вчерашнего дня, не видя, что и мир не тот, и мы не те!

— Туманно! — бросил Вакар.

— Весь вопрос о роли пролетариата в грядущей революции, — сказал Шлихтер. — Исув, как отъявленный соглашатель, не понимает самого главного: все партии, кроме рабочей, так или иначе в своей борьбе отражают интересы буржуазии. Они стремятся не свергнуть самодержавие, а только разделить с ним власть.

Но тут Шлихтеру пришлось пережить одно за другим сильные огорчения. Люди, которых он считал своими если не друзьями, то все же соратниками, один за другим начали отходить от него. Это было похоже на предательство.

— Вы много на себя берете, Александр Григорьевич, обвиняя нас в соглашательстве! — воскликнул Сергей Дижур. — Вы неправильно представляете себе место пролетариата в буржуазной революции!

— Именно так, Сергей Захарович, — продолжал Шлихтер, стараясь мягким тоном подчеркнуть, что начался обыкновенный теоретический разговор. — Буржуазия готовится к роли гегемона буржуазной революции, а пролетариату предназначает исполнять роль пушечного мяса.

— Таскать для нее каштаны из огня! — вмешался Вакар.

— Устранять разлагающую буржуазную идеологию с дороги пролетариата — вот задача, разрешить которую взяла на себя действительно революционная социал-демократия, — разъяснял Шлихтер. — Эту задачу блестяще выполняет ленинская «Искра».

— Ленинская? — взъярился Розанов. — Впервые слышу! «Искра» — орган партии, а не Ленина!

— Роль Ленина в ней вам отлично известна! — подчеркнул Шлихтер. — Мы считаем, что не должны идти на соглашения с мелкобуржуазными партиями!

— Это и есть ваша роковая ошибка! — сверкнул глазами Розанов. — Без союзников пролетариат превратится в секту. И будет разгромлен. Зачем ему лезть на штурм неба, когда он может, вместе с оппозиционными партиями, добиться бескровной победы. Читайте и почитайте Бернштейна!

— Плеханов назвал его самодовольным пошляком! — напомнил Шлихтер.

— За что вы его так не любите? — возмутился Мартын. — Ведь Бернштейн до самой смерти Фридриха Энгельса пятнадцать лет был его личным секретарем! Кому же, как не ему, знать все тонкости и нюансы своего мэтра!

— Он не смел выступать со своими мыслишками при жизни Энгельса, — ввязался в спор Вакар. — Он прятал гнусные намерения, чтобы после смерти Энгельса использовать свой авторитет ближайшего ученика и хранителя литературного наследства Маркса и Энгельса, нанести им удар в спину, призвав к пересмотру их учения!

— Вы все мерите на свой лубенский аршин… А Бернштейн сделал вывод из невиданного процветания Германии в конце прошлого века, — в ярости глядя на Шлихтера, перебил Вакара Мартын. — Он оценил парламентские успехи социал-демократии. И пришел к выводу, что революция, так, как мы, русские, ее понимали, — это нечто отжившее, бессмысленное в эпоху демократии. По его мнению, всеобщее, равное, тайное голосование заменит и революцию, и классовую борьбу!

— Какой бред! — не выдержал Шлихтер. — И вы верите этому обывательскому, филистерскому слабоумию? Ведь это же полнейшее отрешение от революционной тактики!

— Юлий Иосифович Мартов предпочитает западный вариант демократии, — сказал, видимо устав, Розанов. — И мы разделяем его симпатии.