Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере - [52]

— Идет дело! — Вакар довольно потер руки. Он ужо успел вернуться.

— Горим, — холодно произнес Шлихтер, — спрос превышает паши возможности.

На голоса обернулась Евгения.

— Сашко! — бросилась к мужу и прижалась головой к его груди, высоко держа вымазанные мастикой руки. — Ты… ты живой?!

Вопрос, конечно, нелепый. Но разве чувство всегда успевает подобрать нужные слова?

— Женюточка, — шепнул Александр, целуя ее в лоб. — Как ты извелась! Подумала бы…

— Ой, Сашко, родной, — зарылась она носом в его пиджак. — Какие мы неопытные… Я сегодня чуть не умерла от страха, когда ехала с листовками в трамвае и рядом со мной встали два жандарма: оказалось, просто попутно.

— Ничего, сердце мое, — Александр погладил жену по плечам. — Больше тебе не придется ездить на трамваях. Они забастуют!

Комитет заседал. Четверо за ломберным столиком, зеленое сукно которого расчерчено мелком для преферанса. Исув нервно тасовал атласные карты, но никто не играл. За окнами с веселым звоном, как бы издеваясь, проносились трамвайчики, и им в унисон дребезжали стекла окон.

— Меня просили вкратце оценить обстановку, — начал Шлихтер, то расстегивая, то застегивая верхнюю пуговицу жилета. Он явно волновался.

Ростовчанин, сидевший на софе, тщетно пытался раскурить изогнутую трубку, но задумывался с горящей спичкой, и она уже раза два обжигала его шершавые пальцы.

— Мое мнение, — продолжал Шлихтер, — что комитет наш можно с полным основанием назвать «искровским».

— Верно! — подтвердил Вакар.

— Позволительно сказать, что события, надвинувшиеся с Юга, не застали нас врасплох. Кажется, среди нас нет разброда и шатаний, выступаем мы сплоченно, и ближайшая цель ясна: всеобщая забастовка как смотр сил просыпающегося пролетариата.

— А дальше? — спросил ростовчанин.

— Победа! — убежденно ответил Александр. — Даже в случае поражения — победа, потому что киевский пролетариат впервые ощутит, что такое рабочая солидарность.

— Малое утешение, — проворчал ростовчанин. — Надо всегда целиться в воробья, который садит на самой высокой ветке.

— Замахнуться на царя, что ли? — прищурился Исув. — Замахивались.

— Шлихтер вам объяснит, в чем ваша слабинка, — сказал ростовчанин.

Все повернулись к Александру.

— Речь идет о баррикадах, — сказал он.

— Ни в коем случае! — закричал обычно говоривший негромко Исув. — Революция сложенных рук. Лишь в этом случае мы можем рассчитывать на успех!

— Человечество может ставить перед собой только выполнимые задачи, — произнес, многозначительно подняв указательный палец, Дижур. — Иначе говоря, по одежке протягивай ножки. Народ не созрел для вооруженного восстания.

Шлихтер быстро переглянулся с ростовчанином и спросил:

— А если?

— Никаких если, — опять повысил голос Исув. — Мы не хотим бесполезных кровавых бань, как в Тифлисе, Ростове, или новых кишиневских погромов!

— Филантропы! — процедил сквозь зубы ростовчанин и, напялив синий картуз, вышел из комнаты.

— Куда он? — воскликнул Дижур, не любивший острых углов.

— На Демиевку, конечно… — покривился Исув. — Услышал, что там готовится заварушка… Кровушки жаждет. — И сухо засмеялся, понимая: назревает какое-то несогласие внутри комитета, что в эти дни было бы недопустимым. — Зарубите раз и навсегда: это стачка рабочей солидарности, не ставящая целью свержение самодержавия.

— Вы так часто повторяете это, как будто хотите уверить самого себя в правильности вашей тактики, — бросил Шлихтер.

— Поживем — увидим, — ответил Исув.

17 июля 1903 года в Брюсселе открылся Второй съезд РСДРП. По общему мнению, он должен положить конец распыленности, объединить разрозненные социал-демократические организации в единую партию, монолитную и боеспособную. В подготовке съезда огромную роль сыграла созданная В.И. Лениным газета «Искра».

С докладом о задачах съезда в Киевский комитет РСДРП приезжал агент ЦК, профессиональный революционер товарищ Петр Красиков. Его выступление выслушали в одном из уютных уголков Святошинского леса. В дискуссии по докладу никаких несогласий не было. Даже поражало полнейшее единодушие. Делегатами на съезд от Киевского комитета единогласно избрали товарища Красикова (Игната) и рабочего-токаря Никитина (Андрея), обоих с решающим голосом.

Киевские делегаты, хотя их организацию жестоко покритиковали за то, что она «отсиживается в яме», во всем поддерживали ленинскую позицию. Но слухи, которые, как правило, обгоняют надежную информацию, приносили тревожные вести: будто на съезде, крайне неоднородном по своему составу, произошла чуть ли не с первых дней «грандиозная драчка», покинул заседания Бунд, повздорили Ленин и Мартов, которых считали друзьями.

— Где вы изволили пропадать, Василий Львович? — спросил с приветливой улыбкой Шлихтер, рассматривая лохматую голову появившегося наконец Рогачевского и его заросшее черной курчавой бородой широкоскулое лицо. — Мы тут буквально валимся с ног, а вы, я вижу, выглядите — тьфу, чтобы не сглазить.

— Не жалуюсь, — ответил Рогачевский. — Аппетит и все остальное… Готовлюсь в киевские Цицероны: подбирал факты для речи. Животрепещущие!

Василий был неестественно возбужден. Голос его звучал то бодро, то срывался на доверительный шепот.