Главная удача жизни. Повесть об Александре Шлихтере - [43]

— Думаете, на Куреневке, Приорке, Демиевке лучше? — сказал котельщик. — В киевской думе, читано, гласный Голубятников предлагает очищать нечистоты немецкими бактериями, а тут в каждом дворе… лопатой не выгребешь. От наших нечистот заграничным бактериям карачун придет, ей-право!

Шлихтер видел разгорячившихся от негодования людей. Лица оживились. Морщины разгладились. Глаза загорелись. Каждый старался переговорить другого, обращаясь к Шлихтеру, будто он мог что-то сделать для них немедленно, И он ощущал, как накапливается в нем озлобление против властей, как поднимается, растет гнев.

— А как же на это смотрят предприниматели? — спросил он.

— Ха! Им-то что… Сейчас все сваливают на какой-то кризис, на отсутствие заказов, — сказал Кущ, открывший собрание. — Начали пачками увольнять рабочих. А село подпирает. Ох и подпирает. Видно, там у них нелегко приходится. Прет лапотник. За ломаный грош готов из кожи лезть, кишки рвать. Не видит, что у нас хлеб изо рта вырывает. А хозяйчик рад… Что ему делать? Удлиняет рабочий день, слышали? Снижает заработную плату, видели? Вот и весь резон!

— В нашей типографии, — сказал наборщик, — чернорабочих нанимают на почасовую работу и платят по пять копеек в час. Если же нет работы, так просто вышвыривают на улицу.

— Ты про расценки расскажи, про расценки, — вмешался пожилой печатник. — Срезали почти на одну треть, а то и на половину. Разве ж при таких порядках на чашки-ложки заработаешь? Детишек, вместо ужина, сказками потчуем, чтобы заснули.

— Это о нас говорят: нужда скачет, нужда плачет, нужда песенки поет! — вздохнула кирпичиица, у которой от усталости уже начали смежаться веки.

Шлихтер смотрел на эти изможденные, испитые невзгодами лица рабочих, и сердце сжималось от боли.

«Пусть бы посмотрели на них народники, которые отрицают вообще наличие рабочего класса в России, — думал Александр. — Да, здесь явно два Киева, готовые вцепиться друг другу в глотку. Оценить их непримиримость можно только с классовой точки зрения. А если заговорили даже бессловесные, значит, терпению их пришел конец. Народники утверждают, что пролетариат не может быть революционной силой. А вот они передо мной, уже готовые действовать. Это сухой порох революции, и достаточно только искры, чтобы…»

Раздался крик. От неожиданности Шлихтер вздрогнул.

— Я не хочу на панель! — кричала бледная девушка-табачница с огромными, полными печали глазами. — Нас презрительно называют «табакрошка», чтобы не говорить просто «гулящая». Но что делать, если жить негде, есть нечего и ждать тоже нечего?!

Она вся затряслась мелкой дрожью, закашлялась, а на впалых щеках ее выступили красные пятна.

— Так что же делать, что делать? — взмолился кто-то.

— Есть ответ на этот вопрос, — сказал Шлихтер. — И вы его узнаете. Мы вместе будем изучать великую книгу «Что делать?», в которой вождь социал-демократов Владимир Ленин все нам разъясняет.

И снова все заговорили, стараясь каждый доказать другому что-то важное. «Кипит наш разум возмущенный!» — подумал Александр словами песни.

— Сейчас для нас, революционеров, наступило время собирать наши силы, — втолковывал он. — И это самое главное. Вот возьмите к примеру, бастуют студенты. Их лупцуют казаки и полицейские. Помните, как были сданы в солдаты сто восемьдесят три киевских студента. А рабочие что? Они безучастно смотрели на это изуверство и не поддержали студентов ни словом, ни делом. Разве ж это правильно? Или возьмем другое… Взбунтовались в этом году крестьяне Полтавской и Харьковской губерний. Полтавчане, к примеру, сожгли свыше сорока помещичьих имений. Харьковчане тоже не отстали. Восстание было жестоко подавлено. Харьковский губернатор приказал выпороть всех бунтовавших крестьян. А вы, рабочие, опять же не поддержали несчастных ни словом, ни делом. Или другое… В январе прошлого года по призыву Киевского комитета РСДРП рабочие вышли на демонстрацию…

— Да-да, мы сами в ней участвовали, — сказал Никитин. — Вышли на улицу, потому что невтерпеж стало…

— Ну, и поддержали вас крестьяне?

— Какое… все поденщики перепугались и удрали от греха в село.

— Поддержали вас студенты?

— Может, только единицы.

— И чем же все кончилось?

— Набили нам синяков и шишек нагайками да шашками, арестовали десятка два случайных людей, а публика стояла на тротуарах и смотрела на расправу, как на цирк, — махнул рукой Никитин, — моя хата с краю!

— Вот видите, товарищи, что врозь у нас ничего не получится, — подытожил Шлихтер. — Сейчас время, как сказано в библии, собирать камни! Чтобы крестьян поддержали и рабочие, и студенты. Чтобы студенческое движение поддержали и рабочие, и крестьяне. Добавьте сюда еще армию, которая не что иное, как одетые в серые шинели рабочие и крестьяне. Да осветите все это идеями научного социализма, и вы тогда поймете, что революция в России может победить как рабочая или не победит никогда! Вот какую роль поручает вам, рабочему классу, сама история!

— Здорово! — воскликнул Кущ. — Я же вам говорил, что в единении сила!

— Я всегда стыдилась, что я работница, — смущенно заговорила карамельница. — А теперь я поняла… Теперь я буду гордиться этим…