Гламур - [29]

Потом оказалось, что пока я развлекала женщину «Крокодилом», мужчина в спальне родителей подчистил гардероб и видно передал третьему участнику, который оставался в подъезде. Вечером оказалось, что они украли дорогое котиковое (не из крашеной кошки, а из выхухоли) манто, которое мама почти не носила, театральную сумочку из серебряного бисера и кусок шелка. К папе пришел его приятель, следователь убойного отдела МУРа Дмитрий Николаевич Лачаев. Папа рассказал ему всю эпопею, на что тот ответил: «Это мои хорошие знакомые!» Меня это, помню, очень тогда удивило. Как это у папиного товарища, а значит человека порядочного, воры могут быть хорошими знакомыми?

∗∗∗

Грамоте и чтению меня начал учить папа. Думаю, не очень правильно: техника чтения у меня была плохая всю жизнь. Но вообще я была неразвитой. Например, в 24 году, когда хоронили Ленина, я спросила няню, почему так гудит за окном. Та ответила: умер Ленин. Я понятия не имела, что это за Ленин. Вообще с его смертью у меня связаны особые воспоминания. Дни стояли очень морозные. Папа ходил по комнате взад-вперед: он так делал всегда, когда нервничал. На обеденном столе гора хлеба. Понятно, что он думал, не кончится ли НЭП, не опустеют ли опять магазины и не подступит ли голод. Потом пришла мама, оказывается, она прошла в траурной очереди через Колонный зал. Было мне тогда шесть лет.

∗∗∗

Вскоре у меня появилась подружка-соседка Женя Коган. Они вместе с родителями жили в соседнем доме, занимали две комнаты и еще одну без окна. Материально они жили хорошо — ее отец Яков Моисеевич был, как тогда называлось, нэпманом. Кажется, имел большой магазин. Позже Коганы в компании с несколькими нэпманами построили большой кирпичный дом с большими квартирами для каждой семьи. Мы с мамой один раз были у них в гостях. Когда НЭП кончился, дом у них, естественно, реквизировали. Их участь разделил гуталиновый фабрикант Функ — его знаменитый дом на Мархлевского впоследствии стал нашей районной поликлиникой.

∗∗∗

В школу тогда принимали только с восьми лет. А так как мне исполнялось восемь лет после начала учебного года, то я поступила в школу почти девяти лет, в 1926 году. Это была школа № 5 СОНО (Сокольнического отдела народного образования), и находилась она прямо на Садовом кольце. На фасаде под крышей все годы оставалась надпись: «Гимназия им. Страхова». Часть учителей этой гимназии до моего 5-го класса оставались и у нас. В этой школе до меня учился известный авиаконструктор Яковлев.

Из старых, гимназических педагогов в ней оставались только завуч и учитель математики Сергей Кузьмич. Вместо одной ноги у него был протез, прикрытый брюками, и при ходьбе он постукивал. В большую перемену Сергей Кузьмич проходил по столовой, где мы завтракали, и, останавливаясь около некоторых, поглаживал их по голове и приговаривал: «Ешь, ешь. Кто быстро ест, тот быстро работает».

Когда я была в 5-м классе, шефствовавший над школой завод сельскохозяйственного оборудования, двор которого граничил со школой, устроил чистку педагогического состава. Старшие школьники, а точнее, шестые и седьмые классы по этому поводу устроили забастовку. Дело было неслыханное — некоторых активистов из школы убрали.

∗∗∗

В нашем переулке с одной стороны дома 12 был заезжий двор для ломовых извозчиков, а с другой — чайная. Несмотря на название заведения, там всегда было полно пьяных, постоянно происходили драки. В школу я ходила по Ананьевскому переулку, который был продолжением нашего Костянского и выходил на Садовую. По обеим сторонам переулка были рынки. Справа — Инвалидный рынок, с его скверным запахом и постоянными драками. Слева — Сухаревский. Этот рынок располагался по обе стороны Сретенки, параллельной этому переулку. Ходить было страшно.

В первую пятилетку эти рынки ликвидировали. Вместо Сухаревского построили несколько 5- или 6-этажных домов с черепичными крышами. Их заселили иностранными специалистами, которых тогда приглашали из разных стран.

∗∗∗

Вместо инвалидного рынка построили большой дом общества «Меховщик». На первом этаже этого дома открыли магазин, который в быту так и называли «Меховщик». Заезжий двор и чайную закрыли значительно позже, чуть ли не после войны. Во всяком случае, два блочных дома вместо них построили уже после прихода Хрущева.

Рядом с нашим домом с одной стороны был дом 12, о котором я писала, а с другой стороны — двухэтажный, полная развалюха. Его подпирали несколько столбов. Смотреть было страшно, не то что жить в нем. Во время фестиваля 1957 года какие-то иностранцы, смеясь, его фотографировали.

Когда люди с презрением или осуждением строительство Хрущева называют хрущобами, я всегда встаю на его защиту. Да, там экономили во всем, чтобы сберечь полтора метра электропровода, выключатель ставили под потолком, а управляли им веревочкой. Надо было строить дешево и быстро.

Быть может, у меня личные основания для этого — если бы не хрущевское строительство, мамина родня так и жила бы себе в своем мокром подвале на Пушкаревом и спали бы на столе, под столом и на полу.

Рядом с нашей квартирой была похожая двухкомнатная. В одной комнате жил бывший швейцар Абрам с женой Дашей (те самые, которые давали нам «гражданство»), а в другой — дворник Глеб с женой и семьи двух (!) его дочерей. Стояло три кровати — на каждой по семье. И по ребенку.