Гитлер - [224]

27 апреля Красная армия начала второе массированное наступление. Бункер оказался в зоне беспрестанных бомбардировок. Гитлер бродил подземными переходами, соединявшими между собой несколько бункеров, в сомнамбулическом состоянии, напомнившем ему блуждания по окопам Великой войны. Самый жестокий удар ждал его во время второго военного совета: дурные вести сыпались одна за другой, и тут вдруг государственный секретарь министерства пропаганды Вернер Науман доложил ему, что по сообщению стокгольмского радио, рейхсфюрер СС Гиммлер вступил в переговоры с представителями Запада по поводу капитуляции. Стали просматривать бумаги генерала Фегелейна, который часто появлялся в бункере в последнее время, и нашли подтверждение затеянного Гиммлером демарша. Боевик СС отправился к генералу (зятю Евы Браун) и привел его в бункер. Допросив, его расстреляли в саду канцелярии. Грейм и Дёниц получили задание арестовать Гиммлера. Для Гитлера шаги, втихомолку предпринятые «верным Генрихом», тем, кого он называл своим «Игнасием Лойолой», его «великим инквизитором», означали одно – конец. Он вызвал секретаря и продиктовал ей свое политическое завещание.

Начиная с войны 1914–1918 годов, все его мысли и поступки, вся его жизнь была починена одному – любви к немецкому народу и верности его интересам:

«Неправда, что я или кто-то другой в Германии хотел войны в 1939 году. Ее жаждали и спровоцировали именно те государственные деятели других стран, которые либо сами были еврейского происхождения, либо действовали в интересах евреев. Я внес слишком много предложений по ограничению вооружений и контролю над ними, чего никогда не смогут сбросить со счетов будущие поколения, когда будет решаться вопрос, лежит ли ответственность за развязывание этой войны на мне. […] Пройдут столетия, и из руин наших городов и монументов вырастет ненависть против тех, кто в итоге несет ответственность за все международное еврейство и его приспешников. […]

Я не желаю […] попадать в руки врага, который жаждет нового спектакля, организованного евреями ради удовлетворения истеричных масс. Поэтому я решил остаться в Берлине и добровольно избрать смерть в тот момент, когда я пойму, что резиденцию фюрера и канцлера нельзя будет более защищать. […] Пусть в будущем частью кодекса чести германского офицера станет – как это уже случилось на нашем флоте – невозможность сдачи территории или города, пусть командиры сами покажут пример верности долгу до самой смерти».

Практические пункты завещания касались назначения Карла Дёница президентом рейха, главнокомандующим вермахта, военным министром и командующим военно-морским флотом. Геббельсу достался пост канцлера, Борману – министра по делам партии, Сейсс-Инкварту – министерство иностранных дел. Гауляйтер Баварии Гислер получил министерство внутренних дел, фельдмаршал Шернен – пост главнокомандующего сухопутных военных сил, фон Грейм – пост главнокомандующего военно-воздушных сил, гауляйтер Ханке – звание рейхсфюрера СС и должность начальника полиции. Остальные назначения распределились следующим образом: министерство юстиции – Тирак, министерство культуры – Шел, министерство пропаганды – Науман, министерство финансов – Шверин фон Крозиг, министерство экономики – Функ, министерство сельского хозяйства – Баке, министерство труда – Хупфауэр, министерство вооружений – Зауэр. Глава Народного фронта Лей был назначен членом правительства. Геринг и Гиммлер были исключены из рядов НСДАП и отстранены от всех должностей. Таким образом, фюрера в стране больше не было, и распределение властных полномочий повторяло существовавшее в Веймарской республике, не считая министра по делам партии и рейхсфюрера СС. Все посты получили верные люди. Гитлер обратился к ним с просьбой ставить интересы нации выше собственных чувств и не сводить счеты с жизнью. Строительство национал-социалистического государства, говорил он, это миссия грядущих веков, и они не должны об этом забывать. В заключение Гитлер потребовал от всех скрупулезного сохранения расовых законов и безжалостного сопротивления «международному еврейству – этому извечному яду, разъедающему народы».

Если оставить в стороне попытку самооправдания, благодаря этому документу становится очевидно, что Гитлер остался тем же человеком, каким он был в годы борьбы за власть. Он, как и утверждал Геббельс, не изменял своим глубоким убеждениям.

Личное завещание отличалось большей лаконичностью:

«Если в годы борьбы я не мог принять на себя ответственность за супружество, то сегодня, перед смертью, я беру в жены женщину, которая после долгих лет верной дружбы по собственной воле приехала в почти окруженный город, чтобы разделить мою судьбу. Она умрет вместе со мной, по ее собственной воле, как моя супруга. Эта смерть возместит нам все потери, которые мы понесли в течение жизни, целиком посвященной служению моему народу».

В остальной части документа содержались распоряжения относительно его имущества, которое переходило его родственникам, родственникам Евы и его соратникам. Душеприказчиком назначался Борман. «Моя жена и я, – заключил Гитлер, – принимаем смерть, дабы избежать позора плена или капитуляции. Мы желаем, чтобы наши останки были преданы огню».