Гитл и камень Андромеды - [15]

— А вот и камушек, — сказал Женя, тыча пальцем вниз. Я вгляделась. Лунного света хватало ровно на то, чтобы отделить черноту гладкого камня от черноты окружавших его вод, изредка набрасывавших на базальтовую поверхность жидкое кружевце пены. Камушков было несколько.

— Который? — спросила я недоверчиво.

— Вон тот, слева.

— Маленький такой!

— Много ли надо места, чтобы посадить тощую девицу? А там приплыло чудище и слизнуло ее языком, как ящерку.

— Нет, ее спас Персей!

— Вот это уж враки! Не успел. Хвастался только.

— Нет, спас! Иначе не было бы сказки! А почему здесь? — пришло мне вдруг в голову. — Эта Андромеда, она же эфиопская принцесса.

— М-м… Ну, в Эфиопии нет моря, так ее сюда притащили, сказку-то надо сказывать.

В голосе атлета послышалась не приличествующая случаю тоска.

— В Эфиопии нет моря? — раздумчиво спросила я, представив себе карту мира, висевшую над моей детской кроваткой.

Кроватку потом заменили диванчиком, а карта осталась на своем месте. Ангины, корь, свинка, скарлатина и ветрянка тесно связаны в моей памяти с синими проливами, коричневыми горными хребтами и зелеными равнинами на карте, которую позволялось рассматривать при температуре не выше тридцати восьми с половиной. А книги и при такой температуре читать не разрешали: жар и книги считались несовместимыми. Карта Африки, чуть помедлив, все же возникла перед глазами памяти. — Сейчас и вправду нет. А тогда, может, никакой Эритреи не было. Зато море было, — мотнула я головой уже в полной уверенности в своей правоте. — А чего это ты так затосковал?

— Я думаю, что смог бы полюбить только такую вот Андромеду, которую нужно спасти от морского чудища.

— Тебе надо за муки? Ты у нас садо-мазо?

— Не… Это звучит иначе: джентльмен, спасший девицу от смертельной опасности, обязан на ней жениться. Обязан, понимаешь? А если меня не обязать, я в последнюю минуту сбегу. Но если женюсь, буду тащить лямку. Вот я и пытаюсь понять, был ли черный подполковник смертельной опасностью для тебя или только притворялся?

— И не надейся! — вспыхнула я. — За муки можно полюбить разве что кошку, которую из-под колес вытащил.

— И какую же ты тут усматриваешь разницу, сестрица? — искренне удивился мой попутчик.

Он поместил меня в спальную каюту, а сам ушел спать на палубу. Яхта оказалась удобной, как нормальная трехкомнатная квартирка. Еще и покачивало, еще и завтрак на палубе, еще и утренние купания, и морские прогулки. Жизнь пошла сказочная. Была в ней, правда, примесь бесприютности. Женька часто уводил нашу квартиру в море ранним утром, отправляясь куда-то по своим археологическим и подводным надобностям. Тогда приходилось перекочевывать на пляж или в лавку Кароля и кантоваться там до Женькиного приезда. К ночи он обычно возвращался. Но случалось, что отсутствовал несколько дней. Тогда приходилось ночевать в доме подполковника, и было это неудобно.

Приставать он больше не приставал. Да и кто бы ему позволил приставать? Дело в том, что наш подполковник привез себе из странствий наложницу. Звали ее так чудно, что не выговоришь. Мы с Женькой назвали ее Бандеранайкой, потому что была она с Цейлона.

Кароль заплатил за нее стоимость одного слона, а Бандеранайка считала, что стоит по меньшей мере двух. У ее родителей этих слонов было больше дюжины, а еще они владели домами и плантациями. Но отдать дочь чужеземцу за так все же не согласились. Никак не удавалось выяснить у подполковника, сколько же стоит слон. Он многозначительно молчал и застенчиво ухмылялся. Пришлось подкатиться к Бандеранайке. Та долго не ломалась и объяснила, что Кароль выложил за нее горсть необработанных алмазов, что, по представлениям ее родителей, с лихвой покрывало стоимость одного слона. А надо было просить две горсти. Это привязало бы подполковника к покупке более надежно.

Бандеранайка была сухощавой, высокой, жилистой кобылицей вороного колера. Черные жесткие волосы. Черные как смоль, брови. Темная кожа и вся она — сплошное полыхание кокса в топке. Едва проснувшись, Бандеранайка начинала вопить и вопила до поздней ночи.

Женька считал, что ор для Бандеранайки — просто привычка. Если с рождения перекрикивать дюжину трубящих слонов, какие выработаются голосовые связки? Только Бандеранайка справилась бы и со стадом побольше. Голос у нее был огромной силы, но манеры — отменные, как у Мэри Поппинс.

Воспитывалась она в миссионерском монастыре. Говорила на изысканном английском, но англичан не любила. И целыми днями вытанцовывала какие-то свои штуки, гримасничая и мелькая тысячей рук. Кароль соорудил ей особую печку, которую она называла тандури. В нее Бандеранайка, пришептывая, кидала лепешки, овощи, фрукты и травы. Вонь в доме стояла невыносимая, но полагалось считать эту вонь благоуханием. Поначалу наш подполковник просто торчал от этой бабы, а потом пустился в бега. Бандеранайка попыталась орать на меня и Женьку, но ей быстро объяснили, где ее место. Женька голос не поднимал. Он говорил тихо и с ленцой, как истинный плантатор и белый человек. Слова были убийственные. Типа: если не хочешь отведать плетки, ступай на свою циновку.