Гиперборей - [26]

Олег промолчал, глаза его были печальными. Он помнил, что ту крепость должны были захватить журавлевцы. Девушка жевала мясо быстро, держа ломтик у рта обеими руками, как белка орех.

— Как ты уцелел, когда горело капище? — вдруг спросила она. — Тебе помогают боги?

— Я не остался в храме, — объяснил он нехотя. — Сразу выскочил с другой стороны, укрылся в кустах. А дальше подоспели журавлевцы.

— Ты их дразнил нарочно, — сказала она убежденно. — Так яростно кричал про святыни, осквернение!.. Изображал бешенство, но внутри был холоден, как замороженная лягушка. Мы, женщины, такое чувствуем.

Олег пожал плечами:

— Не преувеличивай. Я сам волхв, пещерник. Мне больно осквернение любой святыни. Даже чужой.

Она смотрела недоверчиво. Ее плечи вздрагивали, Олег укрыл ее плащом, сам лег по другую сторону костра. Конь звучно хрустел листьями, прядал ушами. Не фыркал, что значило бы приближение других коней. Стемнело, в темном небе загорелись звезды. Ночью в лесу не ходят даже бывалые охотники.

Он дремал, когда рядом зашуршало. Гульча подползла, прижалась к спине. Олег не двигался, выжидал. Она пошевелила плечами, прижалась теснее, ее ледяные руки скользнули ему под рубашку.

— В этом нет нужды, сказал он негромко. — Я все равно помогу, чем смогу.

— Я озябла, — ответила она сердитым шепотом. — И мне страшно!

Он повернулся, обнял. Она замерла, ее сердце стучало часто-часто. Судорожно вздохнула. Олег не двигался. Она выждала, осторожно повернула голову, ее глаз странно блеснул в темноте:

— Что-то не так?

— Тебе теплее? — сказал он.

— Да, но недостаточно.

Он усмехнулся в темноте, молча подышал ей в ухо, коснулся губами мочки. Ухо сразу, налилось горячей кровью. Олег начал дышать мерно, глубоко, согревая ухо теплым дыханием. С каждой минутой ее тело расслаблялось, напряжение уходило. В какой-то момент она вздрогнула, он уже видел, как она начинает выползать из его рук, как змея из кожи, подставляя его губам тонкие косточки ключиц, ложбинку между грудями, сами груди — девичьи, тугие, круглые, как большие яблоки, с твердыми сосками. Он держал ее крепко, дышал также усыпляюще, ровно, мерно, согревал теплом и дыханием, и она расслабилась целиком, вскоре он услышал ее спокойное дыхание. Во сне ее брови так и остались удивленно вскинутыми, на лице застыло обиженное выражение.

Олег укрыл ее потеплее, сел по ту сторону костра. Было тихо, лишь потрескивали сучья, чуть слышно шелестели верхушки деревьев. Спросонья крикнула птица, словно увидела во сне хищную виверицу или злого ястреба, и снова все затихло.

На рассвете он осмотрел всех трех коней, вороного снова напоил отваром из трав и кореньев. Когда девушка очнулась от сна, на спине вороного красовалась оленья шкура, прихваченная самодельными подпругами из ремней. К подпругам присобачил стремена. Олег деловито мешал ложкой в маленьком котле, огонь уже догорал, от багровых углей шел сухой жар.

— Что снилось? — спросил он равнодушно. — Сны бывают вещие. Кстати, померяй чуни.

Ее рука наткнулась на сапожки из оленьей кожи. На подошве шкура была сложена втрое, на каблуке — впятеро.

— Когда же ты успел? — вскрикнула она. — Не спал?

Сапожки пришлись точно по ноге. Она прошлась вокруг костра, от сапожек веяла странная защищенность, как от могучего варвара с печальными глазами.

— Мужчина спит четыре часа — ответил он, — женщина — шесть, ребенок — восемь, дурак — десять.

— Но ты не спал и четырех!

— Я пещерник, — ответил он просто.

Она взглянула в его зеленые глаза, ее щеки залило румянцем. Он бросал в варево искрошенные листья, помешивал, подносил ложку ко рту.

— Странные обеты дают пещерники, — сказала она наконец, — я думала, что языческим волхвам ничто не чуждо.

— А кто думает иначе, тот дурак. Верно? — спросил он.

Он зачерпнул еще, подул, не спеша отхлебнул. Несколько мгновений прислушивался, затем снял котел с огня:

— Готово. У тебя, конечно, ложки нет?

— А вдруг я чувствовала, — сказала она с вызовом, — что попаду к такому предусмотрительному человеку?

— Чувствовала — не то слово, — ответил он, щуря глаза. — Но я выстрогал для тебя ложечку.

Это был скорее ковшик, чем ложечка. Гульча вспыхнула от такого оскорбления, но от котла пахло одуряюще — она вдруг ощутила себя зверски голодной, во рту появилась слюна, а кишки внезапно завыли протяжно, уныло и требовательно.

— Я тебя довезу до ближайшей веси, — сказал он.

— А куда путь держишь ты?

— Не знаю.

Она с недоумением смотрела в печальное, неподвижное лицо. Ей лгали часто, как и она сама, — такова жизнь. Она умела отличать искуснейшую ложь, но пещерник явно говорил правду. Словно бы его вела странная сила, более могучая, чем он сам.

— Я лучше поеду с тобой, — воскликнула она с жаром.

Он покачал головой:

— Я скорее всего не выживу в этом пути, мне нельзя было садиться на боевого коня... Ночью слышал Голос. Он предрекал мне смерть от моего же коня.

— Сны можно толковать по-разному!

— Но не вещие. Вещие сны... другие. И всегда исполняются.

Гульча забыла про размер ковшика, черпала им с той же скоростью, как и пещерник ложкой. Наконец отвалилась, отяжелев, сыто отдуваясь, а он поднялся — сухой, поджарый, без капли жира в могучем теле, нетерпеливо протянул руку. Гульча уцепилась, со стоном поднялась.