Гипер-С - [13]

Я бы сразу разглядел ее, будь она чуточку моложе, или хотя бы ухоженней. «Чарми», вот кем была недавно ее мамаша. Девушка-очаровашка, одной улыбкой покоряющая людей. Не знающая ни от кого отказа в исполнении своих желаний. То есть я бы, конечно, даже не заметил ее потуг, а вот дочери пришлось тяжко. Сутками находиться под ударами маминого очарования. Из года в год, без перерыва. Выполнять по ее просьбе глубоко противные ее природе действия. И организм наконец взбунтовался… Что она требовала от дочери? Да фиг угадаешь заскоки сильной «чарми.» Может, добивалась гениальной игры на скрипке от лишенной слуха девочки. Может, отличной учебы от пораженной синдромом рассеянности. Но скорее всего, просто пыталась создать из дочки свою копию. Но дочка ведь — не «чарми». И вот ее организм стал бесчувственным, таким, что и «чарми» не пробить. Девочке стало все равно. А память о ярких чувствах вылилась в крайне извращенную форму садо-вуайеризма. Наблюдения за страданиями матери заменили ей чувства — и вылились в месть за изломанное детство…

И ведь не зверь ее мамаша, хотела наверняка дочери только хорошего. Не зверь, а хуже — мутант.

Давить человеческую свободную волю — мерзость.

Пискнул сигнал сообщения. Без всякого удивления смотрю на знакомое уже удлиненное лицо в обрамлении коротких черных волос и короткую фразу под ним «Я приду?» Еще бы ей не прийти. За столько месяцев первый выплеск настоящих ярких чувств. Ее сейчас тянет сюда, как мотылька к яркому огню. Причем не конкретно ко мне, а сюда. Мир вуайеризма — жестокий век, плотская любовь даже не подразумевается. Ей-то хорошо, а мне как? Я же рядом с пятнадцатилетней девочкой с ума сойду.

Но все равно вздыхаю и даю согласие. Агентство арендовано до двенадцати ночи, пусть приходит. Ну, сойду с ума, ну и что? А если она не придет и не выговорится, то ей конец, установленные казуаторы снесет безвозвратно. Наверняка эта дура-мамаша и не подумала убрать от себя дочь хотя бы на месяц. Или не имеет такой возможности.

Зато со следующей пациенткой я отдыхаю. Двенадцатилетняя очаровашка-«чарми» удивительной силы. Мелкая свинота стала сладким ужасом и для мамы, и для бабушки, и уж тем более для папы. На мужчин такие поросявки и без всяких мутаций прекрасно умеют воздействовать. Родители умом понимали, что нельзя позволять мелкоте буквально все — но только умом. Сил привести ко мне у мамы все же хватило. Девчушка поглядела на меня буквально минуту, подобрала ключики и тут же взялась охмурять, по ее мнению, вполне успешно. Еще через минуту она уже сидела передо мной на столе, болтала ножками и чирикала, как завзятая соблазнительница. А я посмотрел на ее маму — и сразу сдался. Мама тоже была «чарми», да еще какая! Сорок лет ей вовсе не мешали. Наследственная мутация, я с такими не работаю. Это семейство появилось задолго до мутагенного взрыва и успело закрепить нужные для процветания изменения намертво. Не то чтобы я ничего с девочкой не мог сделать, но… давить свободную волю — мерзость.

Так что мы просто побеседовали. Я ни слова не сказал про мутацию. Сказал — это наследственное. Вроде то же самое, но людей почему-то уже не пугает. Мамаша оказалась вполне вменяемой. Из нее даже удалось выбить признание, что да, она приглушала в быту свои способности. Интуитивно чувствовала, что слишком много — к добру не приведет. А по жизни, естественно, пользовалась вовсю, и не жалеет. Вот только дочке свою разумность передать не в состоянии. Мелкая ее попросту забивает.

Я все же сумел им помочь. Характерная ошибка всех «чарми» — любую проблему решать при помощи своих способностей. И когда не пролазит, «чарми» сразу теряются. Хотя достаточно было просто объяснить. Девочке двенадцать лет, вполне взрослая, чтоб понимать сказанное. Так что я спокойно снял мелкоту с колен, куда она уже успела пробраться, пересадил на стул и строго поглядел в глаза. «Чарми» моргнула, поняла, что тут не катит, и сдулась. И стала вполне нормальной симпатичной девочкой. Очень даже умненькой, между прочим. Перспектива свести близких с ума в самом прямом смысле ее не обрадовала. На полном серьезе она пообещала дома сдерживаться. Уверен, так и сделает.

А еще я отсоветовал ее мамаше нанять девочке воспитательницу, невосприимчивую к ее очарованию. Еще не хватало вводить в хорошую семью «движка».

Успокоенные дамы ушли. Я немножко поспал прямо в кресле, восстанавливая силы. Вроде ничего не делал, но вымотался, будто вагон разгружал в одиночку. Кстати, бывало и такое в моей жизни.

А вечером пришла девочка-«зомби», и мы славно пообщались. Начали с того, что она пообещала забить мать молотком и сесть пожизненно в концлагерь, закончили же… ну, я уже упоминал, что девочки-подростки — немногие из сохранивших натуральные чувства. Ну и вот. Еще один смертный приговор.