Гимназия Царима - [120]

— Эсташ?

— Мариона!

Я вздрогнула, вглядываясь в его лицо, но ответил вовсе не защитник, еще одно горестное «Мариона» донеслось из-за спины.

Тяжело ступая по черной выжженной тверди, к нам приближался Олайош. Он подошел, остановился, а потом медленно опустился на землю и крепко обнял застывшую фигуру защитника.

— Олайош! Поднимитесь! Не видите, он под заклинанием. Что это за чары? Вы можете распутать их? Подскажите мне, как это сделать, я загадаю.

— Мариона…

— Он успел произнести что-то, наверное, подсказку. Звучало как «мэйэлит». Снимите заклятие.

— Мариша, послушай…

— Да не тяните же, расколдуйте его. Я вам все разъяснила, почему вы ничего не понимаете? Произнесите: «Мэйэлит». Мэйэлит! Почему не работает? Я неправильно произношу?

— Это не заклинание, девочка, — Аллар опустил голову и спрятал от меня глаза, — это обращение на древнем языке.

— Какое обращение! При чем здесь обращение? Да посмотрите уже на меня!

Он посмотрел, и я увидела в его глазах слезы.

— Невозможно найти точное слово в человеческом языке, Мариона, нет значений, способных в полной мере описать глубину заложенных в него чувств. Оно говорит о созвучии душ, когда одно существо словно рождено для другого…

— Вы все запутали! Перестаньте говорить загадками. Что значит «мэйэлит»?

— «Любимая» — так это можно перевести.

Олайош еще что-то говорил, а я впала в ступор и откровенно не понимала случившегося. Разум отказался его воспринимать, и эти бессмысленные объяснения не доходили до моего сознания. Я только после смогла сообразить, что на тот момент Аллару было намного тяжелее, ведь на него не напало спасительное отупение. И все же он пытался дать мне понять и как-то растолковать произошедшее. Немного прийти в себя позволили действия наставника, вновь обнявшего золотую статую и сказавшего:

— Прости, мой друг, прости всех нас. Я желал бы отдать свою жизнь взамен твоей, но ничем не смог помочь. Для нашего мира ты слишком хорош, Эсташ, и оттого никому не дано постичь и поверить, даже я оказался не в состоянии принять правду. Прости меня, последний из истинных. Если сможешь, прости.

— Бред, Олайош! — Никогда еще я не была так груба с любимым наставником. — Ваши слова звучат как бред.

Меня ужасно раздражало его бормотание и то, что он ничего не делает.

— Почему тратите понапрасну время?

— Мне больно, Маришка, поэтому не выходит подобрать правильные слова, а я пытаюсь проститься.

— Почему вы прощаетесь?

— Потому что Эсташ погиб.

— Нет!

— Разве ты не видишь?

Мы кричали друг на друга, словно разом сошли с ума.

— Он не мог погибнуть! Я загадала, чтобы Эсташ остался невредим. И на нем нет даже царапины! Он всего лишь…

— Обратился в золотую статую? Да? Как все статуи, что украшают башни Царима. А ведь я их даже ни разу не сосчитал, что там говорить, абсолютно не замечал.

— О чем вы, Олайош?

Из-за его кошмарных догадок стыла кровь в жилах.

— Именно так он погибает. Становится статуей. Даже утратив жизнь, умудряется стоять на страже и охранять, ведь в день нападения наследник способен призвать их на защиту и направить против чудовищ.

Олайош закрыл лицо руками. То, что он говорил дальше, звучало приглушенно и тихо, но оттого не менее ужасно: «Не важно, ранен он или нет. Яд высшего когда-то отравил Царима, а потому цикл завершается с гибелью обоих».

Я стремительно огляделась, вспомнив о чудовище, но кроме черной земли не осталось и намека на его присутствие. Словно он действительно обратился в прах, исчезнувший за давностью лет.

— Эта магия сильнее дара жрицы, что бы ты ни загадала, девочка.

Глава 17 МОЛИТВА

— Олайош сказал, есть невыполнимые желания, он утверждал, что воскресить невозможно.

Прижавшись к спине коленопреклоненной статуи, прислонившись щекой к холодному гладкому металлу, обнимала неподвижное золотое изваяние. Его перенесли сюда защитники, на это самое место, которое ему прежде нравилось и которое я отыскала. От Аллара потребовала отпустить и не следовать за мной, иначе сбегу и пожелаю, чтобы они меня никогда не нашли. Знаю, так не следовало говорить и поступать, но я не могла сейчас находиться со всеми внизу, а потому, сидя на крыше, разговаривала сама с собой, ведь статуям не дано слышать.

— Еще Олайош упоминал, будто некоторые желания жрицы могли исполнить лишь вместе, а не поодиночке.

— Маришка!

Я вздрогнула от неожиданности и повернула голову.

В слуховом окошке показались головы Доминики и Селесты.

— Вот ты где, а мы обыскались! Ты так опасно сидишь, — заметила Сеша и тут же добавила: — Давай вернемся в комнату, в башнях уже навели порядок.

— Мы искали тебя с тех пор, — поддержала подругу Ника, — как нас выпустили из убежища. И учителя с ног сбились, и директор.

Я только крепче обняла статую и покачала головой.

— Маришка, там обрыв и ущелье, а крыша покатая и скользкая. Это о-очень большая высота, — ласково проговорила Сеша, — говорят даже, что глубину ущелья невозможно измерить. Зачем тут сидеть? Ты здесь пряталась все это время?

— Кто вас отправил за мной?

— Мы сами искали.

— В гимназии Цахарис знает что творится, — сказала Доминика, — все в растерянности. Срочно собрали попечительский совет, но учителя, которые остались здесь на каникулы, не могут толком ничего объяснить. Гимназисты говорят лишь, что их загнали в колодец, назвав его убежищем. Директор спешно вернулся из Сенаториума. Вероятно, ты что-то видела?