Гимн Лейбовичу - [32]

— Блаженного Лейбовича, сын мой! — поправил его монсеньор. — Нет, еще нет. Мы открыли внутреннюю дверь. Было чертовски трудно вскрыть ее. Внутри — пятнадцать скелетов и множество очаровательных артефактов. Очевидно, женщина, — кстати, это действительно женщина, — чьи останки ты обнаружил, вошла во внешнюю комнату, когда внутренняя была уже заполнена. Наверное, она была бы там достаточно защищена, если бы упавшая стена не обрушила кровлю. Бедные души во внутренней комнате попали в ловушку — камнями завалило вход. Одному небу известно, почему дверь была сделана так, что открывалась только наружу.

— Эта женщина во внешней комнате — Эмили Лейбович?

Агуэрра улыбнулся.

— Можем ли мы быть уверенными в этом? Я еще не знаю. Я верю, что это была она… да, верю, но я надеюсь уехать отсюда с доказательствами. Посмотрим, что мы еще откроем, посмотрим. Противная сторона также имеет веские доводы. Я не могу торопиться с выводами.

Несмотря на разочарование, вызванное рассказом брата Франциска о встрече с пилигримом, Агуэрра сохранил свою доброжелательность. До отъезда в Новый Рим он провел десять дней на месте археологических раскопок и оставил двух своих помощников для наблюдения за дальнейшими поисками. В день отъезда он навестил брата Франциска в скрипториуме.

— Мне сказали, что ты работаешь над документом, который должен увековечить найденные тобой реликвии, — сказал постулатор. — Если верить тому, что я слышал, будет очень приятно посмотреть на него.

Монах возразил, что это, мол, просто пустяк, но тут же принес пергамент. Он с таким нетерпением развертывал овечью шкуру, что руки его дрожали, и с радостью заметил, как брат Джерис наблюдает за ним — нахмурив брови и явно нервничая.

Монсеньор долго и пристально разглядывал пергамент.

— Прекрасно! — вырвалось у него наконец. — Какой великолепный цвет! Превосходно, превосходно… Заканчивай его, сын мой, заканчивай!

Брат Франциск посмотрел на брата Джериса и вопросительно улыбнулся.

Мастер копировальной комнаты быстро отвернулся, его затылок и шея покраснели. На следующий день Франциск распаковал свои перья, краски, достал золотой лист и возобновил работу над расписной схемой.

9

Через несколько месяцев после отъезда монсеньера Агуэрры из Нового Рима в аббатство прибыл еще один караван ослов — с полным штатом клерков и вооруженной охраной для защиты от горцев, сумасшедших мутантов и водящихся здесь, по слухам, драконов. На этот раз экспедицию возглавлял монсеньор с маленькими усиками и острыми зубами, объявивший, что ему вменено в обязанность возражать на канонизации блаженного Лейбовича, и что он прибыл проверить (и установить виновных, намекнул он) некоторые неправдоподобные и истерические слухи, которые просочились из аббатства и, к прискорбию, достигли даже врат Нового Рима. Он ясно дал понять, что не потерпит никакой романтической чепухи, как это делали некоторые прежние визитеры.

Аббат вежливо приветствовал его и предложил железную койку в келье, выходящей окном на южную сторону, извинившись при этом за то, что не может предоставить ему место в гостевых апартаментах, так как там недавно была оспа. Монсеньера обслуживал его собственный штат; питался он кашей с травами вместе с монахами в столовой. Перепелки и кустарниковые петушки, по заявлению брата-охотника, в этот сезон по непонятным причинам встречались крайне редко.

На этот раз аббат не счел нужным предостеречь Франциска от слишком вольных упражнений в воображении. Пусть упражняется, если посмеет. Не следовало опасаться, что advocatus diaboli тут же поверит даже правдивой истории, прежде не обсудив ее и не запустив перстов в ее раны.

— Я знаю, что ты склонен к кратковременным обморокам, — сказал монсеньор Флот, оставшись с Франциском наедине и впившись в него своим, по мнению монаха, недобрым взглядом. — Скажи мне, были ли в твоем роду эпилептики? Сумасшедшие? Мутанты нервического типа?

— Ничего такого, ваше превосходительство.

— Я тебе не «ваше превосходительство»! — рявкнул священник. — Ну, а теперь мы начнем вытягивать из тебя всю правду.

«Достаточно будет небольшого хирургического вмешательства, — слышалось в его голосе, — требуется только маленькая ампутация».

— Допускаешь ли ты, что документам могли искусственно придать вид старинных? — спросил он.

Брат Франциск такого не допускал.

— Ты знаешь, что имя «Эмили» не встречается в бумагах, которые ты нашел?

— О, но ведь… — он вдруг замялся.

— Имя, которое там встречается — «Эм», не правда ли? И это может быть уменьшительное от «Эмили»?

— Я… я думаю, что так оно и есть, мессир.

— Но это также может быть уменьшительным от «Эмма»? А имя «Эмма» встречается в записке на коробке!

Франциск молчал.

— Ну?

— В чем заключается вопрос, мессир?

— Ладно, оставим это! Я лишь показал тебе, что следует из улик: — «Эм» происходит от «Эмма», а «Эмма» не есть уменьшительное от «Эмили». Ну, что ты скажешь на это?

— Раньше у меня не было никакого мнения по этому вопросу, мессир, но…

— Но что?..

— Разве муж и жена не бывают зачастую небрежны, называя друг друга по имени?

— Ты что, насмехаешься надо мной?

— Нет, мессир.

— А теперь говори правду! Как тебе удалось обнаружить это убежище, и что это за бредовая болтовня о каком-то призраке?