Гильотина для Фани - [32]

– Почему так редко стал бывать у нас, – спросила она его и поцеловала в небритую щёку. Что случилось?

– Каждый день мотаюсь в Берлин и обратно, так нужно, тётя Фейга. Именно оттуда идут к нам детские тетради, зубные щётки и нижнее женское бельё, – на полном серьёзе объяснил он.

– Именно так я и думала! – воскликнула Фейга.

Именно зубные щётки идут на запчасти к вашим танкам!

– Я всегда восхищался вашей проницательностью, тётя! Сейчас мы выводим войска из Египта и женские трусики нашим бойцам будут просто жизненно необходимы, – засмеялся он, показав ряд белых зубов.

– Акулы умерли бы от зависти, – подумала Фейга.

Адам обнял дам, извинился – Служба! Вернусь через полчаса.

Шутливо откланялся и двинулся вниз к маяку. Фейга догнала его у самого входа в маяк.

– Что случилось, тётя Фейга? – обернулся он к ней.

– Я коротко. Когда-то в России меня обвинили в преступлении, которого я не совершала, и приговорили к смертной казни. Мне даже хотели отрубить голову на Красной площади. Потом они убили мою дочь…

Адам изумлённо молчал.

– Сегодня ночью на «Немецкой волне» я услышала голос моего друга, он оказывается жив, только у него есть доказательство моей невиновности и все доказательства вины человека, который сломал всю мою жизнь.

– Но тётя….

– Не перебивай! Мой друг живёт в Германии, он оператор студии ДЕФА, зовут его Абрам Лифшиц. Прошу тебя, передай ему моё письмо, я хочу вернуть своё доброе имя и наказать…. Фейга задохнулась от волнения и замолчала.

Адам от неожиданности присел на траву, Фейга опустилась рядом с ним. Впервые на его памяти, тётя Фейга говорила с таким напором и металлом в голосе и Адам понял – шутки закончились. Он достал сигареты – закурили.

– Значит, поступим следующим образом, – Фейга не узнала голос Адама.

Чётко артикулируя слова, он сказал:

– Дело серьёзное, я должен переговорить с шефом. Загрузка нашего транспорта у них на аэродроме занимает пять-шесть часов, немцы народ чёткий. Если мне разрешат отлучиться в советский сектор на пару часов, то я попробую вам помочь. Если нет – не обессудьте.

Погасил сигарету, встал и пошёл к воротам и бросил через плечо:

– Я позвоню тётушке в семь вечера, постарайтесь быть рядом. И ещё. Напишите ваше послание, я возьму его с собой… К тому же я обязан буду показать этот текст своему начальству. Он оглянулся и посмотрел на Фейгу долгим, профессиональным взглядом, будто впервые увидел её.

Фейга вернулась домой и села писать письмо Абраму.

«Дорогой Малыш! Не падай в обморок, это я, твоя «Вера Холодная». Вот видишь, мы оба живы, и за этот подарок будем благодарить Бога до конца дней своих. Тогда, на вокзале в Евпатории, ты сказал, что найдёшь меня, чтобы ни случилось. Вот теперь я нашла тебя и это счастье. Абраша, доверься полностью подателю сего письма, это верный друг. Умоляю! Напиши, где эта проклятая плёнка, ведь Натали убили из-за неё. Это сделал известный тебе человек, он же сломал всю мою жизнь. Я хочу вернуть ему этот должок. Обнимаю. До встречи. Твоя Фаин».

Вложила листок в конверт, заклеивать не стала. Раздался стук в дверь и вошёл Адам, таким серьёзным Фейга его ещё не видела. Она молча протянула ему конверт:

– Это самое важное письмо в моей жизни, поверь.

– Обещаю, сделаю всё, что в моих силах, тётя Фейга, – он подошёл и, как всегда, поцеловал её в щёку.

– Вечером созвонимся.

Она видела в окно, как он нежно попрощался с тётушкой, сел в машину и она резко сорвалась с места. Вот теперь Фейга могла заняться тем, о чём мечтала столько лет. Она достала семёновскую Библию и внимательно изучила адрес на листке. Её послание сначала должны были получить в маленьком болгарском селе Лозенец, одна часть которого была на турецкой стороне, а другая на болгарской.

Из-за этого здесь шли многолетние споры и склоки, но без стрельбы, поскольку всё небольшое население этого гибридного посёлка давным-давно породнилось между собой. Фейга что-то слышала об этом селе и закрытом для всех, даже для нелегалов, почтовом ящике Семёнова, ещё тогда, когда работала в Турции.

До почты путь был не долгим, она находилась в квартале Мошава Германит (германский квартал) недалеко от Главной синагоги. Фейга специально пошла окружным путём, через Большой Кармель, чтобы ещё раз хорошенько продумать текст письма.

Почтовое отделение находилось в первом этаже старого трёхэтажного здания. На крыльце сидел, как ей показалось, очень пожилой человек, в пейсах и форме почтового служащего, на груди его красовалась бирка с надписью – Хаим.

На губной гармошке он лихо и безобразно фальшиво играл вечную Хаву Нагиву. Фейга вспомнила пленного немецкого солдата, там в горах у Де Голля, который так же лихо наяривал эту мелодию и точно так же безбожно врал. Вспомнила, как он рассказывал о своей бабушке еврейке: «Как и у Гитлера!».

Он был полуслепым и левая нога была короче правой на десять сантиметров, но после Сталинграда – всех забирали без разбора – косых, хромых и, даже, малолеток – он «воевал» в обозе и при первой возможности сбежал в лес, долго плутал, пока не попал в лагерь партизан.

Фейга написала на листке адрес, и Хаим долго рылся в толстых справочниках, потел, недовольно кряхтел и, наконец, спросил: – Это Турция или Болгария?