Гильотина для Фани - [15]

Потянулись однообразные, похожие один на другой дни, недели и годы. Примерно один раз в месяц приезжали курьеры из Москвы, всё время разные. Голова у Семёнова работала гениально. Это он придумал операцию под кодовым названием «Жёлтая пуговица», она потом упоминалась в учебниках многих спецслужб мира.

Это было просто и гениально. Агент или курьер приходил на встречу с Фани обязательно в тройке – жилетке, чёрном пиджаке или смокинге. И в ряду чёрных пуговиц на жилетке, третья снизу должна была быть жёлтой. И всё. Никаких тебе паролей, явок и прочих «славянских шкафов».

Курьер оставлял кейс, который Фаны незаметно забирала и на этом всё заканчивалось.

В каждом таком кейсе в обязательном порядке были фотографии подрастающей Натали. Да и содержание было приличным, её банковский счёт не пустовал никогда. Семёнов своё слово держал крепко. Фани отлично понимала, что когда-нибудь эта синекура должна была закончиться. Итакой день наступил.

После очередной встречи она приехала в свою маленькую частную гостиницу, хозяином которой был француз Жан. Открыла портфель и достала конверт. На фото была Натали, она подросла и будто улыбалась матери. Одета была в приличную шубку, из рукавов которой болтались рукавички на резиночках. Фани заплакала. Она давно приказала себе не «распускаться» при виде фотографий дочери, но всякий раз не могла совладать с собой.

В шифровке от Семёнова был приказ немедленно внедриться в окружение генерала Эвельгрена, который был правой рукой Бориса Савинкова, это здесь, в белоэмигрантской среде знали все. Фани совершенно не представляла себе, как ей выполнить это задание, но его Величество случай опять был на её, вернее Семёнова, стороне.

Фани с Жаном, хозяином гостиницы, отмечали его день рождения в небольшом модном французском ресторане. Они давно были просто «подружки», ибо Жана женщины не интересовали. Фани, чтобы не забыть язык, говорила с ним только по-французски, что её вполне устраивало.

Рядом гуляли русские офицеры, которые ящиками поглощали французское шампанское и в лучших «гусарских» традициях предлагали присутствующим дамам поразвлечься. Приставали с неприличными предложениями ко всем подряд и, когда очередь дошла до Фани, она молча развернулась и влепила пощечину какому-то особенно развязному корнету.

Вмешался Жан и завязалась драка, как это и положено у русских, с битьём посуды и даже стрельбой в потолок. Из соседнего зала, где солидные люди обычно играли в покер, вышел человек небольшого роста, с военной выправкой и в идеально сидящем смокинге. Гвалт и стрельба моментально прекратились.

Он подошёл к Фани и представился: «Генерал Эвельгрен. Прошу прощения, мадам, за своих офицеров, они будут примерно наказаны. Я не потерплю подобного безобразия среди своих подчинённых». Это была невероятная удача. «Мария Дюпре, – представилась она в свою очередь, и протянула ему руку, – мой прадед был поставщиком двора Его Величества. Одинокой, беззащитной женщине скучно в этом городе, просто некуда себя девать, поэтому я сегодня здесь».

Генерал взял её под локоть, отвёл в сторону и они разговорились. Этот человек покорял сразу какой-то своей необыкновенной харизмой, простотой и мужским обаянием. «Знаете, моя жена тоже умирает здесь от скуки и я не знаю, чем её развлечь, приходите к нам на Рождество, я познакомлю вас и, мне кажется, вы найдёте общий язык».

– Спасибо, почту за честь, – поблагодарила Фани.

– Мой ординарец заедет за вами, ещё раз примите мои извинения. Генерал галантно откланялся и вернулся в покерный зал к своим партнёрам. Фани не понимала, куда испарился её кавалер Жан. Поискала глазами и обнаружила его рядом с барной стойкой, где какой-то молодой человек перевязывал ему голову.

«Вам не больно, месье?», – спрашивал он ласково и нежно, тоном, каким обычно заботливая и любящая жена приводит в порядок своего сильно загулявшего супруга. «Ну вот, – подумала Фейга, – эти нашли друг друга». И со спокойной душой отправилась в гостиницу.

Адскую машину ей привезли под вечер в Сочельник Рождества Христова, она была задекорирована под огромный торт, украшена свечами и усыпана рождественскими блёстками и серпантином. Фани сидела, курила, смотрела на эту машину смерти и думала о том, что ей завтра предстоит сделать.

Она уже заказала праздничную упряжку и глухонемого, давно ей знакомого турецкого мальчишку, который по праздникам развозил подарки по всему Стамбулу. Разумеется, за хорошую плату. В этот раз она заплатила ему три цены в турецких лирах за доставку торта. Этот символ Рождества, вечной жизни и счастья должен был прибыть по адресу за несколько минут до полуночи. А смертельный механизм был заведён ровно на двенадцать часов.

Фани сидела, курила одну за другой папиросы и думала о том, что, в сущности, одинаково ненавидит как этих людей в царской военной форме, так и тех, что сейчас пришли к власти в России. Она хорошо помнила, как черносотенцы точно в такой же форме сожгли их еврейскую слободку и её дом, в котором заживо сгорела её младшая сестрёнка. И до сих пор стоял перед её глазами полыхающий в бочке с бензином труп несчастной, невинной женщины, которую постигла такая ужасная смерть.