Гидеон из Девятого дома - [136]
– А, к черту, – сказала она, – я нас отсюда вытащу.
– Сито…
Она похромала по пыльным клумбам. Хрясь. Хрясь. Хрясь. Времени было мало, но ей требовался только один шанс. Она выпуталась из черной рясы и в порыве паники подумала, не снять ли рубашку, но решила обойтись. Стянула перчатки с мокрых красных ладоней. Зачем-то закатала рукава: наверное, чтобы занять чем-то дрожащие руки. Она старалась говорить как можно спокойнее. В каком-то смысле она действительно успокоилась. Да она никогда в жизни не была такой спокойной.
– Ладно, – сказала она, – теперь я понимаю. Я все окончательно и полностью поняла.
Харроу, приподнявшись на локтях, следила за ней черными, беззвездными, но нежными глазами.
– Нав, – сказала она самым кротким тоном на ее памяти, – я больше не могу держать стену.
Хрясь! Хрясь! Хрясь!
– Я не знаю, как ты ее и сейчас-то держишь, – ответила Гидеон и двинулась назад. Посмотрела, к чему она идет, снова посмотрела на некромантку. Та со свистом втягивала воздух и смотрела на нее с обычной для себя снисходительной жалостью, как будто Гидеон наконец утратила остатки разума и могла в любой момент обмочиться. Камилла смотрела на нее без всякого выражения. Камилла из Шестого дома идиоткой не была.
– Харроу, – сказала Гидеон, – я не смогу сдержать свое обещание, потому что меня интересуешь только ты. Ты поняла? Для этого и нужны рыцари. Без тебя меня не будет. Одна плоть, один конец.
Тень подозрения промелькнула на лице некромантки.
– Нав, что ты делаешь?
– Самую жестокую вещь, которую кто-либо с тобой делал за всю твою жизнь. Ты поймешь, что надо сделать. А если не сделаешь, то мой поступок никому не принесет никакой пользы.
Гидеон развернулась и прищурилась, прикидывая угол. Оценила дистанцию. Взгляд назад стал бы худшим поступком во вселенной, так что оборачиваться она не стала. Вдруг ей показалось, что она, четырехлетняя, снова стоит перед дверями Дрербура и ревет. Ее страх и ненависть ушли. Дрербур был пуст. Никакого Крукса. Никаких богом проклятых пратетушек. Никаких беспокойных тел, чужаков в саркофагах, мертвых родителей. Она сама стала Дрербуром. Она – Гидеон Нав, а Нав – имя Девятых. Она впитала тлетворное, тихое, гнилое безумие этого места и открыла ему свои двери. Руки ее больше не дрожали.
Хрясь. Хрясь. Хрясь.
Купол накренился и заскрипел. От него отваливались огромные куски, впуская внутрь столбы света. Она ощутила движение за спиной, но она была быстрее.
– За Девятый дом, – сказала Гидеон.
И упала вперед, прямо на железные шипы.
Акт пятый
37
– Ладно, – сказала Гидеон, – ладно. Вставай.
Харрохак Нонагесимус встала.
– Отлично! – сказала ее рыцарь. – Кстати, можно уже переставать реветь. А теперь для начала проверь, не собирается ли кто заморозить Камиллу. Хочу заметить, что я не подписывалась на посмертный вестник ботана от Паламеда Секстуса.
– Гидеон, – провыла Харроу бессвязно, – Гидеон!
– Нет времени, – отмахнулась Гидеон. Горячий ветер обдувал их обеих и сдувал волосы Харроу прямо ей в лицо, – воздушная тревога.
Щит вздохнул, дрогнул и наконец рухнул. Древняя ликторская тварь бросилась вперед, безмозглая и торжествующая. Харроу увидела ее во всей красе: ноздреватая масса регенерирующего пепла и множество зубов. Если раньше она двигалась с убийственной скоростью, то теперь словно плыла в густом сиропе. Она расплывалась по краям, но держала наготове сотню белых копий.
– Убей ее, – велела Гидеон.
И Харроу убила ее. Это оказалось удивительно просто. Тварь была всего-навсего ожившим скелетом, да и то сделанным без всякого изящества. Наполовину она уже развалилась, изгрызла сама себя, как рвущийся из капкана зверь. Голова оказалась просто хитиновой пластиной. Позвоночник – костяным столбом. Оставшиеся щупальца опали, как листья под дождем, перехваченные на середине движения. Кости последовали их примеру. Вся эта масса проплыла сквозь дыры в стеклянных панелях и белой кометой с дрожащим костяным хвостом обрушилась вниз, в ревущий океан.
– Вон там мой меч, – сказала Гидеон, – бери. Бери и кончай на меня смотреть, сучка. Не смей на меня смотреть!
Харроу отвернулась от железной решетки, подняла двуручный меч и вскрикнула. Он был слишком тяжелый, слишком неудобный. Гидеон протянула руку, поправила хват. Другой рукой она обхватила Харроу в странном объятии. Жесткие от мозолей пальцы сомкнулись на руке Харроу. Вес этой штуки все еще больно оттягивал Харроу руки, но Гидеон обхватила ее запястье, и они, несмотря на боль, подняли меч вместе.
– У тебя руки, как макаронины, – мрачно сказала Гидеон.
– Я некромант, Нав!
– Ладно, ладно. Надеюсь, следующую тыщу лет ты будешь поднимать гантели.
Они застыли щека к щеке. Рука Гидеон и рука Харроу сплелись, держа меч на весу. На клинке играл свет. Терраса раскинулась перед ними, засыпанная стеклянными осколками, там, где летела тварь. Теперь она медленно, легко, как пух, падала с обрыва. Харроу посмотрела на Гидеон, и глаза Гидеон, как всегда, напугали ее: их глубокий янтарный цвет, необычное горячее золото, похожее на свежезаваренный чай. Она моргнула.
– Я не могу, – сказала Харроу.
– Ты уже это сделала, – сказала Гидеон, – это сделано. Ты меня съела и переработала. Мы не сможем вернуться домой.
