Гиблое место - [34]

— Ох, дедушка, как у тебя тут лепо! — с восхищением сказала Ульяна. — А потолок-то высок, как в царских палатах.

Действительно, потолок в горнице был необычно высокий, метра два с половиной.

— Сколько ж дров нужно такие хоромы натопить! — опять вырвалось у Ульяны.

— Садитесь, отдыхайте, — милостиво разрешил Леший. — А ты, малый, давай три ефимки и две деньги, только не обмани, новыми! Знаю я, как ты подрезаешь деньги!

Открывать при старике свою богатую мошну я не стал, помня его завидущие глаза и, поковырявшись за пазухой, вытянул на свет божий четыре серебряных талера. Дед попытался выхватить их из руки, но я зажал монеты в кулаке.

— На тебе три ефимки, — сказал я, отсчитывая монеты, — а две деньги получишь, когда сыщешь сдачу. А пока подавай свою кашу.

— Ульянушка, внучка, вынай из печи кашу, — елейным голосом назвав девочку по имени, попросил Леший, хотя никто ему ее не представлял.

Ульянка, нисколько не удивившись осведомленности старика, подошла к печи и убрала заслонку. Из недр печи пахнуло упоительным запахом свежеиспеченного хлеба. Все невольно сделали по шагу в направлении тепла и пищи. Мой желудок свел спазм, и я почувствовал, как голоден.

Ульяна взяла прислоненный к печи ухват и перенесла на стол большой глиняный горшок с кашей…

Глава 5

Вторая спокойно прошедшая ночь восстановила мои силы, битая спина почти чудесным образом зажила, и жизнь перестала казаться беспросветной… Разместил нас дед Денис, так представился дамам Леший, в двух каморках. Мы с Борискои спали в маленькой, а женщинам досталась комнатушка чуть побольше. Все утро шел дождь и уютно колотил по полупрозрачной пергаментной коже, которой вместо стекол были затянуто окно. Я проснулся, но не вставал, предаваясь блаженной лени. На соседней лавке крепко спал Бориска.

Измученный мальчик заснул, как только опустил голову на подушку, и теперь лежал, разметав руки, посапывая и причмокивая во сне. Бориска мне нравился, он не капризничал, мужественно снося все трудности пути и лишения, которые свалились на всех нас в последние дни. Для боярского сынка он вообще был идеальным ребенком, неизбалованным и рассудительным.

Спать легли мы часа в четыре утра, когда совсем рассвело, и я проспал не меньше восьми часов. Время было близко к обеденному, но никто пока не вставал. Не слышно было и деда Дениса. Я, используя передышку, попытался систематизировать впечатления от моего пребывания в 1605 году, но мысли все время нечаянно переключались на боярыню Морозову, которая интересовала мне все больше, и не только как представитель человечества.

Разобраться в ней у меня пока не получалось. Да, собственно, было и не до того. Я начал вспоминать все наши столкновения, с того момента, когда увидел ее впервые и помог маленькой Олюшке. Будучи женщиной красивой и яркой, она умела как-то ненароком тушеваться, не лезть в глаза и не привлекать к себе внимания.

Конечно, ни о каком ее особом воспитании и аристократизме речи идти не могло. В эти неблагословенные времена знать отличалась от крестьян только сытной пищей, праздностью и спесью, на мой взгляд, большей частью, ничем не оправданной.

Морозовский дворянский род происходил от новгородца Михаила Прушанина, потомок которого в VI колене, Иван Семенович, прозванный Мороз, был родоначальником Морозовых. Один из его сыновей, Лев Иванович, был боярином; в день Куликовской битвы начальствовал передовым полком и погиб в бою. В XV веке отделились от этого рода Салтыковы, Шеины, Тучковы, Брюхово-Морозовы и Козловы. С XIV века до конца XVII четырнадцать Морозовых были боярами, двое — окольничими, и один — постельничим. Так что род получался знатнейший, и роднился с первыми фамилиями.

Все это я помнил из лекций профессора Ключевского, натаскивавшего меня по русской истории. Происхождения Натальи Георгиевны я не знал, но то, что она была женой знатного боярина, предполагало, что и ее род не последний в Московском государстве. Как воспитывает своих детей русская знать, я реально не представлял. Мог только предположить, что иностранных гувернеров им не приглашали. Если и учили детей читать, то только священные книги. Грамотеи, конечно, были, но их не очень поощряли, недаром же закостеневшее боярство, не желая образовываться и приспосабливаться к новым временам, потеряло динамику в развитии, а затем и власть в стране.

Сама Наталья Георгиевна как личность себя пока никак не проявляла. Обычная мать, готовая на все ради спасения своих детей. Так я ее вначале и рассматривал. Теперь же, если у нас случится несколько свободных дней, и мы проведем их вместе, можно будет к ней присмотреться более внимательно. Пока я думал о матери, проснулся сын:

— Батюшка, а матушка где? — спросил меня мальчишечий голос.

Бориска проснулся и смотрел на меня не по-детски тревожными глазами.

— Спит твоя матушка, — успокоил я мальчика, — они с Ульянкой в соседней комнате. Сам-то выспался?

— Выспался, батюшка, а каши нам еще дадут?

— Дадут, конечно.

Мы встали, оделись и отправились разыскивать своих товарок. Оказалось, что женщины уже успели встать, растопить печь и теперь готовили завтрак. Дед Денис в своем обычном рваном платье восседал за конторкой начала девятнадцатого века и что-то писал гусиным пером. Выглядело это, учитывая его дремучую крестьянскую внешность, очень забавно.