Гиблое место - [62]

Все их припасы сгинули вместе с Дворянкиным, поэтому им пришлось ложиться спать с пустыми желудками. Это была первая ночь в «гиблом месте», когда они могли вдоволь выспаться. Наплевав на всякую осторожность, Свинцов и Шредер легли на землю и уснули, даже не став договариваться о том, кто будет дежурить. На их взгляд, в этом уже не было необходимости…

Свинцову приснился отец, которого он не видел с начала войны. Алексея Сергеевича партия направила на ответственную работу в тыл немецких войск. С тех пор они его не видели. Изредка от него приходили короткие, скупые весточки типа: «Жив. Здоров. Люблю. Целую. Надеюсь скоро обнять». А с лета сорок третьего года о нем вообще не было ни слуха, ни духа. Он тешил себя надеждой, что тот просто не может с ними связаться, но чем больше проходило времени, тем слабее становилась эта надежда…

Теперь отец стоял перед ним. Одежда была порвана и окровавлена, лицо бледно, как у покойника, а на шее висела веревочная петля и табличка с надписью по-немецки: «Бандит».

— Здравствуй, сынок!

— Батя!

Он обнял холодное тело отца. Знакомые, такие теплые раньше руки леденили кожу. Холодные губы поцеловали его лоб, обдав каким-то затхлым, могильным запахом.

— Батя, как мне тебя не хватает! Не хватает твоего совета, твоего доброго, ободряющего слова! Где ты был, батя? Почему так давно не писал?

— Я не мог написать, сынок. Оттуда, где я сейчас нахожусь, нельзя послать письма. Но теперь я рядом с тобой. Ты хотел о чем-то со мной посоветоваться?

— Что мне делать, батя? Мы остались вдвоем — я и человек, не раз спасавший мою жизнь и формально являющийся моим врагом. Я не знаю, что нас ждет дальше, но если нам суждено вырваться отсюда…

Сейчас он высказывал то, что последнее время постоянно мучило его. Чем ближе они подходили к конечной цели своего пути, тем навязчивее становились эти мысли. Чувство долга боролось в нем с тем теплым, дружеским чувством, возникшем к немцу за этот день, события которого очень сблизили их. Чем дольше они находились вместе, тем больше нравился ему Шредер…

Один раз ему уже пришлось решать подобную проблему, и он отдал предпочтение долгу. В результате лишился лучшего друга, о чем жалел до сих пор. Особенно ярко это проявилось после того, когда он увидел Ваську после долгих лет разлуки. Тогда на него накатила такая сильная душевная боль, что он вынужден был скрывать ее за маской грубости. Особенно тяжело было осознавать, что Васька в душе нисколько не изменился, по-прежнему был честен и прям. А в том, что Головин стал изменником Родины, была отчасти и его вина…

Размышлял он и о своем отношении к Лизе. Ведь именно любовь к девушке явилась клином, вогнанным судьбой в их дружбу. Он никогда не признавался себе в этом, но именно любовь к Лизе в какой-то степени заставила его тогда отказаться от лучшего друга. И в дальнейшем, включая этот поход в «гиблое место», ревность мешала ему объективно оценивать взаимоотношения с Васькой, хотя где-то в глубине души он и понимал, что это неправильно, что так не должно быть…

Вот и сейчас перед ним стоял выбор. Он боялся совершить ошибку, боялся, что в результате одного неверного шага, навредит человеку, который мог бы стать его другом, если бы не война…

— Что мне делать с немцем, батя? Разве смогу я отдать его в руки контрразведчиков после того, что мы пережили вместе?.. Но и отпустить просто так тоже не могу! Идет война, он — враг! У меня есть долг перед Родиной, я давал присягу, в которой клялся безжалостно бороться с врагами нашего государства. Позволив ему уйти, я изменю присяге, а, значит, изменю Родине. И тогда меня ждет судьба Васьки Головина. Я буду не лучше своего друга…

— Ты уверен в этом? Я не стал бы на твоем месте торопиться с выводами. Почему ты думаешь, что тебе придется изменять своей Родине?

— Но как же иначе? Если я отпущу Шредера, он снова будет воевать против нас!

Отец покачал головой.

— И опять ты поторопился с выводами, сынок. Присмотрись к нему, прислушайся к своему сердцу, и ты поймешь, что Шредер — не обычный немец, с которыми тебе приходилось иметь дело. У него есть душа, хоть и порядком загаженная идеями нацистов. Вы очень похожи, и, если бы не война, действительно могли бы стать друзьями… Да, согласен, формально вы — враги. Но разве ты знаешь, что твориться в душе у него? Это место сильно изменило вас, заставило по-другому взглянуть на прошлое и настоящее, на свое место в этих событиях, которые происходили и которые происходят при вашем участии или без него. Разве не так?

— Так, но…

— Тогда успокойся и не мучь себя. Поверь мне, все будет хорошо. Скоро ваш путь закончится, осталось совсем немного. Главное — не сдавайтесь! Помнишь, чему я учил тебя? Вы должны дойти до конца, и тогда все ваши проблемы разрешаться сами собой.

— Я очень устал, батя! Устал от постоянного напряжения, устал бояться, что в очередной раз настанет моя очередь умереть или пропасть, как остальные мои товарищи! Это очень тяжело, батя! Где предел человеческим силам? Боюсь, что в конечном итоге наступит момент, и я уйду в свой мир, не выдержав напряжения, как это случилось с Васнецовым. Я уже нахожусь на грани безумия!