Гиблая слобода - [91]

— Но, господин комиссар…

Комиссар сердито бросил через плечо:

— Оставьте меня в покое, и так все достаточно скверно получилось.

Он зашагал к шоссе между двумя рядами рабочих.

Уполномоченный министра нагнал его, быстро семеня ногами.

Шофер грузовичка сразу включил мотор. И, казалось, этим высвободил долго сдерживаемые чувства рабочих. Они принялись хохотать, ударяя себя по ляжкам, подталкивая локтем соседей. Грузовичок выехал со стройки, сопровождаемый взрывами смеха — какого‑то странного, горького смеха.

— Счастливого пути! — крикнул кто‑то.

— …мсье Дюмоле! — добавил другой.

Закрывая дверь барака, Баро заметил:

— Гляди‑ка, он забыл ключ.

— Спрячь его, теперь и мы сможем пользоваться телефоном, — сказал Ла Суре.

Он сидел на пороге и тер обеими руками лоб, словно вдруг почувствовал себя очень усталым.

Рабочие, разделившись на группы в три — четыре человека, вполголоса обсуждали происшествие. Жако присел на корточки возле Ла Сурса, прислонившись спиной к стене барака. Он вытащил папиросную бумагу, взял щепотку табака, скрутил сигарету и передал пачку делегату.

— Скажи, Ла Суре, ведь Паланки все‑таки молодец! — Жако провел языком по сигарете. — Все‑таки не дрейфит!

Ла Суре протянул ему свою зажигалку и, глядя, как парень закуривает, проговорил с глубокой нежностью:

— Славный ты малыш, Жако!

— Что? — переспросил Жако сердито.

— Паланки поступает так потому, что иначе поступить не может. Его со всех сторон подталкивают в задницу, и идти назад ему уже никак невозможно. Своему другу, министру шпиков, он дал хороший совет. Ежели тот натравит на нас полицию, выйдет целая история, и это им обойдется еще дороже, чем заплатить рабочим сполна. А главное, нам всех удалось привлечь на свою сторону, и Паланки, как он там ни вертись, ничего поделать не может.

Ла Суре открыл зажигалку и с первого же раза высек огонь, это доставило ему явное удовольствие. Он посмотрел на длинный язычок пламени, поднес его к сигарете, затянулся и, выдохнув дым, осторожно задул огонек. Медленно потер зажигалку о свой вязаный жилет и тихо сказал:

— Бескорыстию этих людей, Жако, нельзя доверять. Ежели они поступают так, а не иначе, то лишь потому, что вынуждены это делать. Они поступают так потому, чго их вынудили к этому. В их бескорыстие… в их доброту, если хочешь, я не верю…

Жако подобрал какую‑то палочку и теперь, прижав подбородок к коленям, обводил в пыли очертания своих подошв.

— Во что же ты тогда веришь? — спросил он.

Ла Суре сидел, уперев локти в колени; он протянул вперед руки и прошептал:

— Вот в это.

И показал на рабочих!

— Во что? — переспросил Жако.

Но Ла Суре не ответил. Он привстал, опершись ладонями о колени, и смотрел на дорогу. Два грузовика — самосвала остановились у строительной площадки. С них спрыгнуло человек десять рабочих. Один из рабочих бросился бегом к бараку и еще издали крикнул:

— Мы со стройки «Великий поворот». Говорят, у вас тут полиция…

После обеда состоялось собрание профсоюзной организации. Баро и Ла Суре считали, что утренняя тревога должна послужить для всех уроком: ведь она еще раз доказала, что нельзя удовлетворяться заверениями, полученными по телефону. Делегаты позвонили Эжени Дюверже, и та подтвердила, что вопрос об Акционерном обществе как раз сейчас решается в министерстве. И Баро и Ла Суре заявили, что пришло время усилить борьбу; да, теперь или никогда. Женщина — депутат была с этим согласна. Она обещала добиться для них аудиенции у министра. Но перед аудиенцией делегаты должны будут заехать за ней, они захватят депутата МРП и депутата РПФ и все вместе явятся к министру. Необходимо, чтобы эта делегация была самой представительной, самой внушительной из всех, которые они когда‑либо посылали.

Профсоюзная организация решила послать делегацию из шестидесяти рабочих.

Тут встал вопрос о транспорте. Все, что осталось от собранных денег, было распределено еще накануне среди рабочих, иначе они со своими семьями не могли бы прокормиться. О том, чтобы делегаты тратились на поезд, нечего было и думать.

В конце концов удалось организовать поездку на двух грузовиках — самосвалах со стройки «Великий поворот».

Это были первоклассные дизельные машины, издававшие довольное урчание, как бегемоты, когда брюхо у них полощется в воде, а спину пригревает солнце. У грузовиков были огромные толстые колеса, а их металлический кузов дрожал, как лошадь, пущенная галопом.

В каждой машине разместилось по тридцать человек. Они выехали стоя, но как только грузовики набрали скорость, ветер сразу усилился и стал таким холодным, что пришлось присесть на корточки. Рабочие нагнули головы, съежились и прижались друг к другу. Только Жако, Милу и Шарбен, влезшие в машину самыми первыми, не захотели признать себя побежденными: они продолжали гордо стоять, прислонившись к кабине шофера, словно изваяния на носу корабля.

Парни подскакивали вместе с грузовиком при каждом нажиме на акселератор и цеплялись за верх кабины при каждом нажиме на тормоз. Они дрожали от холода, зубы у них выбивали дробь.

Орлеанский проспект был в разноцветных брызгах световых реклам. Два потока пешеходов встречались, смешивались на тротуарах, образуя пробки у магазинов и повозок разносчиков. Велосипедисты ехали, уцепившись за борта грузовой машины, отпустив педали. Неоновые вывески окрашивали их лица попеременно в зеленый, желтый и красный цвет.