Гиблая слобода - [85]

Жако и Шарбен наскоро посовещались. Парни из Гиблой слободы и Шанклозона тут же окружили своих главарей. Надо было что‑то предпринять…

— Я так думаю… — начал Шантелуб.

Парни сейчас же расступились и вытолкнули его на середину образовавшегося круга.

— Валяй, говори! — поддержал Жако.

— Так вот, я думаю, надо как‑то разогреть людей, воодушевить их…

— Согласен! — поддержал Жако. — Дальше что?

— Воодушевить их, но как? — задал вопрос Шантелуб и тут же сам на него ответил: —Так вот, я думаю, надо отметить, что все явившиеся сюда оказали помощь трудящимся, которые…

— М — да, — перебил его Жако мрачно.

— Так вот… Значит, я думаю, надо организовать выступление…

— Что? — спросил Шарбен, вытягивая шею.

— Выступить с речью, если тебе это больше нравится, чтобы объяснить им…

Шантелуб умолк, заметив, что все поглядывают на него с удивлением.

— Вот что, ребята, — сказал Жако, — идите‑ка сюда, поближе.

Круг сомкнулся, и Шантелуб оказался в последнем ряду.

— Вот что, ребята. Люди отдали свои денежки. И не зря. Они нас знают. И пришли не для того, чтоб скучать. Если им будет скучно, в следующий раз молодежь отправится плясать в другое место, а старики пойдут играть в карты или преспокойно останутся дома, в тепле, будут слушать радио.

Одобрительный гул встретил слова Жако, он продолжал:

— А потом, разве честно сказать людям: выкладывайте денежки, мы вас позабавим, — а вместо этого подсунуть им речь, да еще без музыки?

Кое‑кто одобрительно хихикнул.

— Вот что я предлагаю, ребята. Каждый из вас выберет себе девчонку и непременно пригласит ее танцевать. Постараться надо на славу, понимаете?

Парни с достоинством кивнули.

— После первого танца температура поднимается на десять градусов. На второй танец парни приглашают уже других девушек. Запрещается танцевать два раза подряд с одной и той же! Надо, чтобы все девушки, которые пришли сюда, могли подрыгать ногами. Даже самые неказистые. Придется жертвовать собой. Во время танца вы намечаете одну из девушек, подпирающих стены, а в перерыве подскакиваете к ней; самые хорошенькие достанутся наиболее проворным. Это внесет оживление.

— Придется тебе продрать глаза, — насмешливо обратился Мимиль к Рири.

— Помолчи, дай договорить. Только, ребята, надо быть на высоте, вежливым, любезным, шаркать ножкой и так далее и тому подобное. Надо показать пример, и помните — никаких потасовок. Ни в коем случае! Согласны?

— О — кэй, Жако, мы будем обращаться с девчонками, как с принцессами!

— На всякий случай давайте назначим дежурных, они будут следить за порядком и сменяться после каждого танца, чтобы все парни могли попрыгать. Если завяжется драка, двое, пожалуй, не сумеют сразу унять драчунов. Поэтому по первому сигналу самые здоровенные из нас покинут своих дам, вежливо извинившись перед ними, и спокойненько, без паники, придут на помощь дежурным.

— А какой будет сигнал?

— Я свистну, вот так!

Парни собирались уже разойтись, но Жако задержал их:

— Подождите, прежде всего надо расшевелить Иньяса, а то он того и гляди заснет над своей коробкой. Будем хором выкрикивать его имя, а потом каждый потребует танец, который ему по вкусу. — И он принялся скандировать: — Инь — яс! Инь — яс!

Парни дружно подхватили, притопывая ногами:

— Инь — яс! Инь — яс! Инь — яс!

Аккордеонист оборвал пасадобль на середине и привстал, придерживая инструмент на коленях. Редкие пары на танцевальной площадке обернулись в ту сторону, откуда слышались крики. Люди повскакали с мест, чтобы посмотреть, что происходит.

Тогда Жако проревел:

— Эй, Иньяс! Давай «Самую лучшую»! Жава давай!..

Иньяс прижался щекой к аккордеону у самых басов, с бесконечной осторожностью поднес правую руку к белым клавишам, прошелся по ним сразу четырьмя пальцами, и мелодия «Самой лучшей» взвилась к потолку, точно стяг.

Парни с застывшей улыбкой на губах пересекали зал в разных направлениях, раскачиваясь в такт музыке, вытянув руки, играя плечами и слегка наклонив голову. Девушки, хихикая, клали сумочки и косынки на стулья и делали шаг навстречу кавалерам.

Они стремительно бросались в объятия друг другу, точно влюбленные из сказки, которые наконец встретились, когда исчезли злые чары. Щека касалась щеки, и парни, закатив глаза, бормотали полузабытые слова «Самой лучшей», наивные и грустные, как заблудившиеся дети:

А — а-а — а!

До чего же хороша!

А — а-а — а!

Это лучшая жава!

Парашютист с достоинством склонился перед Терезой Руфен.

— Разрешите вас пригласить на эту жава, мадемуазель?

— Очень сожалею, но я устала.

— В таком случае… может быть, следующий танец?

— Нет, я уже обещала, не настаивайте.

Воспользовавшись какой‑то невероятно замысловатой фигурой, которую он выделывал со своей Жанной, Клод приблизился к Терезе и дал ей понять, что парашютист — свой парень.

Парашютист нежно обвил рукой стан Терезы, говоря:

— Меня зовут Марселем, Марселем Ренгаром.

— А меня — Терезой.

«Самая лучшая» закончилась головокружительным вихрем, в котором завертелись танцующие пары. Иньяс разом сдвинул мехи, заглушив последнюю ноту, и замер на мгновение, согнувшись над аккордеоном, который он обхватил обеими руками. Г олова его была опущена. Пряди волос свисали прямо на лицо. Танцоры застыли на одной ноге. Зрители встали с мест, чтобы похлопать Иньясу, а он, выпрямившись, раскланялся на три стороны, трижды наклонив голову.