Гиблая слобода - [68]

— Ну как, приятель?

— А что?

— Если бы хозяева так уж были довольны забастовкой, они не выключили бы у нас ток.

Помост, заменявший парадный вход, был слишком узок, чтобы сбежать по нему всем вместе. Они прыгали вниз, сдвинув ноги и расставив руки для равновесия.

Рабочие собрались отовсюду: из столярной мастерской, из цеха, где приготовляют бетон, из цеха сборных элемен тов, со второго этажа другого здания. Все окружили Ла Сурса и Баро. Засунув руки в карманы или спрятав их под куртку, люди притоптывали ногами, чтобы согреться. Утрамбованная площадка гудела от мрачного топота этой неподвижной и молчаливой толпы.

Ла Суре встал на цыпочки и потянул носом воздух, словно хотел определить настроение собравшихся.

— Товарищи… арищи!

Ла Суре и Баро заговорили одновременно. Кивнув головой, Ла Суре уступил слово Баро.

— Товарищи!

Порыв ветра послал им в лицо, как пулеметную очередь, струю песка, смешанного с пылью. Рабочие протирали глаза, сморкались, плевались. Баро провел языком по губам, поморщился и продолжал:

— Товарищи, Французская электрическая компания лишила нас тока. Правительство не желает, чтобы население знало, что рабочие хотят и могут построить эти квартиры, в которых люди испытывают такую острую нужду.

Баро вновь обрисовал положение: деньги в кассе профсоюза были. Рабочие ворчали:

— Да, дела идут неважно…

Баро пришлось повысить голос почти до крика.

Он еще раз подтвердил, что верит в действенность этой активной забастовки…

— …которая будет с энтузиазмом поддержана населением. Победа зависит от нашей работы, от нашей решимости.

Как только он перестал говорить, ропот тоже, как ни странно, умолк. В наступившей тишине кусок кровельного железа на крыше барака загрохотал под налетевшим порывом ветра, словно кто‑то нервно рассмеялся. На стреле крана поскрипывал стальной трос с крюком на конце, который вяло раскачивался на высоте пятнадцатого этажа недостроенного здания, похожего на развалину с пустыми глазницами окон без переплетов и наличников.

— Слово предоставляется товарищу Ла Сурсу.

На некоторых лицах промелькнули улыбки, с потрескавшихся губ сорвались шутливые словечки.

Ла Суре встал на цыпочки, оперся левой рукой на плечо Баро и, отрицательно качая головой, глубоко вздохнул. Потом поднял кулак и заорал:

— Нет, поворотом выключателя не потушишь такую забастовку, как наша!

И тут же умолк.

Отчетливо донеслось насмешливое дребезжание металлических частей скованного параличом подъемного крана. Теперь ветер уже не налетал порывами, он дул не переставая, и люди стояли по колено в густом облаке пыли.

Ла Суре заговорил, понизив голос:

— Мы вот тут без конца бахвалимся: мир‑де принадлежит нам, мы горы сдвинем с места, шапками всех закидаем, хорошо смеется тот, кто смеется последним, — а стоит только выключить свет — и мы уже дрожим от страха, словно малые ребята!

В слове «ребята» он протянул букву «я», ласково выпятив губы. Затем показал свои здоровенные руки с растопыренными пальцами, поворачивая их во все стороны, чтобы все могли видеть.

— Черт возьми! Лапищи у нас широченные, как площадь Согласия, а мы станем терпеливо сносить пощечины! Нам будут плевать в глаза, а мы утремся и скажем: «божья роса!»

Кое‑кто из рабочих вынул руки из карманов и с любопытством стал рассматривать их.

Ла Суре опустил руки, шумно хлопнув себя по ляжкам.

— Если так обстоит дело, нам остается только одно: шапку в охапку да домой на боковую…

Люди переступали с ноги на ногу, топтались в пыли.

— Только знаете, чем это кончится? Так вот, я вам скажу заранее: если мы стерпим эту пощечину, нам залепят другую, а после оплеух нам дадут пинка в зад, а потом огреют дубинкой. А там, глядишь, и штыка дождемся.

Делегат вытащил из кармана огромный клетчатый платок, погрузил в него нос и высморкался с трубным звуком, затем обтер лицо, взглянул на грязь, оставшуюся на платке, и сунул его в карман. Откашлявшись, он продолжал:

— Ну что же? Отправимся покорно на бойню, расстегнем ворот рубахи и подставим шею?

Он опять встал на цыпочки, оперся на Баро и крикнул:

— Только я для такого дела не гожусь! А вы?

Гневный ропот пробежал по толпе. Люди трясли головой, глаза у них блестели.

— Если такие найдутся, — воскликнул Ла Суре, — если среди вас есть такие, которые не согласны с нами, что ж, это их право! Пусть отойдут в сторону. Могут получить увольнительную и все свои бумаги в правлении. Пусть себе идут подобру — поздорову, пожелаем им счастливого пути!

Он опустился на всю ступню, снял руку с плеча Баро и о чем‑то заговорил с ним вполголоса.

Рабочие спорили между собой, одни грозили кому‑то кулаком, другие сжимали плечо или руку приятеля.

Ла Суре поднял руки, призывая к тишине. Он заговорил так тихо, что приходилось напрягать слух, чтобы его расслышать. Он четко выговаривал каждое слово, вкладывая в него всю душу:

— Товарищи! Товарищи! У нас с вами есть оружие. Это оружие — наше единство. Если правительству удастся его поколебать, мы обречены на поражение. Если же мы будем едины, как пальцы на руке, то добьемся победы.

Делегат сделал паузу и проревел:

— Готовы ли вы? Готовы ли вы продолжать борьбу? До победы?