Гиблая слобода - [66]

Пятнадцатый этаж господствует над равниной, поглощающей избыток населения Парижа.

Отсюда все видно как на ладони: свекловичные поля, пашни, сады, цветочные плантации, оранжереи и владения богатых садоводов Антони, Кашана, Бур — ла — Рена; Верьерский лес с крошечным озером, которое уже не скрывают обнаженные ветви деревьев; холмы Жуи — ан — Жоза и Бьевра, сплошь усыпанные виллами; долина Иветты с каймой тополей и телеграфных столбов; возвышенность Вилебон, ощетинившаяся антеннами радиостанции; пустыри, строительные площадки, серые, черные, коричневые или выжженные квадраты земли. И всюду длинные корпуса предприятий: зернохранилища Вильморена, литейные заводы Масси, два кирпичных завода, мастерские СФИМ, железнодорожные депо, атомный городок на плато Саклей, белый и просторный, точно египетский храм. Мосты, туннели, радиомачты, газометры, водонапорные башни, виадуки, ветряные мель — ницы. На перекрестках или вдоль дорог мастерские дорожного управления, длинные рвы с проложенными в них трубами, а чуть подальше — леса строек, фундаменты, площадки и насыпи.

Электропоезда несутся по путям. Огромные грузовики останавливаются у шлагбаумов, словно хотят полюбоваться проходящими составами, а небольшие машины, кажется, с трудом могут устоять на месте от нетерпения.

Чашечки изоляторов на столбах похожи на стайки воробьев, которые никак не могут улететь, — электрический ток держит их, точно на привязи.

Миллиарды изготовленных и привинченных болтов, миллиарды вынутых, перевезенных и уложенных кубометров земли, миллиарды строительных камней, миллиарды метров проводов, проволоки, труб, миллиарды колес, миллиарды шатунов, миллиарды поршней, миллиарды ключей, кирок, миллиарды гвоздей, пил, отвесов, миллиарды лопаточек каменщиков, миллиарды часов работы, миллиарды жизней…

Снизу доносится отдаленный гул…

Металл и камень, дерево и источники энергии одухотворены мыслью и волей человека. С этой высоты людей не видно, но их присутствие чувствуется всюду, за каждым бугорком земли. Люди, тысячи людей мыслят и трудятся. Тяжелые транспортные самолеты поднимаются с аэродрома Орли и проносятся над пятнадцатым этажом, выставляя напоказ свое белое брюхо. Маленькие самолетики взлетают, жужжа, как осы, с аэродрома Вилакублей и исчезают в небе.

Пятнадцатый этаж господствует над равниной. Тысячи людей копошатся на равнине, согнув спины, опустив головы. Но достаточно одного слова — и они встанут, разогнут свои спины. Достаточно одного слова — и они выпрямятся во весь рост, головой касаясь облаков, а их страшные руки, так много потрудившиеся над деревом, камнем, металлом, газом, электричеством, их тяжелые и ловкие руки повиснут вдоль туловища, эти руки, все умеющие делать, руки, в которые въелись металлические опилки и цемент, эти вздрагивающие руки, пустые и ненасытные.

— У меня голова кружится… — прошептал Жако, отводя взгляд от раскинувшейся внизу панорамы и устремляя его на арматуру железобетонного перекрытия.

Длинный Шарбен встал. Он машинально провел ладонями по коленям, чтобы стряхнуть с них цемент.

— Что ж тут удивительного! Вот когда начинаешь с фун дамента, подвала, первого этажа и поднимаешься, растешь вместе с домом, тогда — дело другое. Привыкаешь помаленьку к высоте, и голова у тебя не кружится.

Жако смотрел на Шарбена, словно не понимая, о чем тот говорит, затем перевел взгляд на равнину, и глаза его широко раскрылись от восхищения.

— Нет… Шарбен, голова у меня кружится не от высоты!

— Здорово, верно?

— Вот это да! — выдохнул Жако.

Он обтер руки о широкие карманы своего холщового комбинезона, затем полез в них и вытащил курительную бумагу и пачку табака. Ему пришлось подышать на пальцы, чтобы отогреть их, а то никак не удавалось свернуть сигарету. Он передал табак и бумагу Шарбену, подождал, пока тот свернет себе сигарету, и лишь тогда вытащил зажигалку. Ветер тут же задул огонек и не давал зажечь нового. Жако и Шарбен прижались лбами друг к другу и загородились руками. Потом они согнулись, ссутулились, встали на колени и даже легли на пол. Наконец, после нескольких неудачных попыток, им удалось зажечь сигареты. Сидя на корточках, оба дружно затянулись и вскоре вновь принялись за работу.

Кран подавал бадьи с бетоном, Ахмед и Али принимали их и опоражнивали, а Шарбен и Жако укладывали серую массу раствора и втрамбовывали ее между прутьями арматуры. Метрах в двух от них работал арматурщик Рири Удон. Он укутал шею в кашне до самого носа и, казалось, дремал, полузакрыв глаза, но руки его двигались быстро, ловко, словно не имели никакого отношения к застывшему, неподвижному телу. Парень орудовал щипцами и проволокой с четкостью настоящего автомата. Пальцы его соединяли прутья, не делая ни одного неверного движения, перекручивали в два приема проволоку, связывали ее узлом, ни разу не порвав, и щипцы тут же с сухим треском откусывали оба конца. Рири брался за следующие прутья, не сходя с места, он лишь слегка поворачивался на носках и сгибал колени. Всякий раз, связав узел, он вытягивал левую руку, крепко сжимал узел и дважды встряхивал его, чтобы убедиться в прочности своей работы.