Гибель Византии - [38]

Феодора была очень хороша собою. Ее почитатели утверждают, что она славилась безукоризненной царственной красотой, которая была выше всяких слов. По портрету, сохранившемуся в церкви св. Виталия в Равенне, нельзя конечно судить об этой обольстительной красоте, доставившей столько побед ее обладательнице. В длинной императорской мантии она кажется выше и строже, под тяжелой диадемой, почти совершенно скрывающей лоб, под неуклюжим париком, из-под которого едва виднеются черные косы, ее маленькое лицо с тонкими чертами, с несколько обострившимся прямым и тонким носом, носит на себе отпечаток какой-то суровой печали. Одна черта вполне отвечает описанию в этом поблекшем лице: под черной, почти соединяющейся вместе, прямой линией бровей сияют на портрете прекрасные черные глаза, о которых говорит Прокопий, освещая своим блеском все лицо.

Но кроме красоты Феодора обладала еще и умом, живостью, умением занимать другие умы и сердца. В ней было много природного комизма, она охотно шутила по поводу своих товарок по сцене, умение подмечать в каждом его смешные стороны обеспечивало ей привязанность самых непостоянных ее поклонников. Она далеко не всегда была добра и ее страсть к насмешке не останавливалась перед хлестким словом, если только оно было забавно. Но она умела также быть необыкновенно привлекательной, когда ей это было нужно. Предприимчивая, смелая, вызывающая, она не ждала, пока успех придет к ней, но умела сама создавать его и возбуждать своей дерзкой веселостью. Так как она мало стеснялась какими-либо нравственными побуждениями, как мы видели, ей негде было и почерпнуть их и обладала кроме того очень чувственным темпераментом, она быстро приобрела известность и в другой, ничего общего не имевшей с театром, сфере.

Она предпочитала выступать в живых картинах, где могла не стесняясь показывать свою красоту, которой очень гордилась, и в пантомимах, где могла дать полную свободу своей комической жилке и своей веселой грации. Золотая константинопольская молодежь, успевшая уже достаточно пресытиться подобными вещами, оценила тем не менее смелость ее рискованных поз, новизну театральных эффектов, которыми она старалась возбудить внимание зрителей. Бешеные аплодисменты встречали ее, когда она появлялась на сцене полуодетая, или, участвуя в грубых комедиях, переполненных драками, очаровывала публику веселой грацией своей манеры и выразительной мимикой, с которой получала и раздавала пощечины, Но особенным успехом пользовалась она в интимном кругу.

Историк Гиббон утверждает, что благосклонность Феодоры не знала пределов; поэтому она «скоро прославилась по всей Византии своими роскошными ужинами, смелыми разговорами и невероятным количеством своих возлюбленных. По окончании спектакля, она нередко изображала за кулисами в самом непринужденном костюме «танец живота» перед своими восхищенными поклонниками и очень гордилась пожинаемыми ею в таких случаях лаврами. Мессалина, в сравнении с нею, должна была бы показаться почти вполне благопристойной женщиной. Вот именно, благодаря этим выходкам, порядочные люди и сторонились при встречах с Феодорой, чтобы не оскверниться прикосновением к ней, и даже просто встреча с ней считалась дурным предзнаменованием».

Едва ли Феодора особенно заботилась об общественном мнении; но подобный образ жизни доставил ей немало других, более значительных для нее неприятностей. Несмотря на все принимаемые ею меры предосторожности, она однажды забеременела и, несмотря на попытку освободиться от нежелательных осложнений, произвела на свет сына, которого, назвали Иоанном. Она так холодно и недружелюбно встретила это дитя, так много и громко жаловалась на эту неожиданную для дальнейшей ее карьеры помеху, что отец его не счел возможным оставить ребенка у Феодоры, и так как должен был сам в это время ехать в Аравию в качестве государственного чиновника, то предпочел взять дитя с собою. Иоанн впоследствии доставил немало хлопот своей матери. Но в ту минуту она была в высшей степени довольна, что освободилась от него. У нее была затем еще дочь, к которой она отнеслась по-видимому более благосклонно.

II

Константинополь начала VI века был самым развращенным городом в мире. Порок царствовал в нем совершенно открыто: известные дамы занимали целые улицы и ютились даже под сенью монастырей и церквей; продавцы женщин по всей империи вербовали несчастных, которых соблазняли нарядами и блестящими безделушками; часто жертвами этих негодяев становились даже дети. Множество женщин поддавались этим соблазнам и становились пленницами своих вербовщиков, нередко даже обязываемые контрактом не оставлять отныне ремесла, на которое себя обрекали.

Благочестивые люди, исполненные страха Божия, не менее чем на разврат, негодовали на страсть к азартным играм. Играли в Константинополе с утра до ночи и в общественных собраниях и в частных домах; ставки достигали колоссальных размеров и поглощали целые состояния; зло сделалось настолько распространенным, что его не избегли даже духовные лица. Священники посещали игорные дома, бросая завистливые взгляды на груды золота, которые рассыпались с гармоничным звоном, отравляя их взгляды и слух, оскверняя своим прикосновением их горячие руки. Но главный соблазн заключался в ипподроме и театре.