Гибель веры - [22]

— Кто там? — спросили из домофона.

— Я насчет синьора Лерини, — откликнулся он.

— Синьора Лерини больше нет в этом мире! — ответствовал женский голос.

— Знаю, синьора. Я пришел, чтобы задать вопросы о его состоянии.

— Его состояние на небесах, — был ответ.

Брунетти и Вьянелло переглянулись.

— Я пришел обсудить то, что осталось на земле. — Брунетти не скрывал нетерпения.

— Кто вы?! — Это прозвучало требовательно.

— Полиция! — мгновенно отреагировал он.

Домофон щелкнул — резко бросили трубку. Долго — так им показалось — ничего не происходило, а потом дверь распахнулась.

Снова они поднимались по ступеням. Как и коридор у графини Кривони, лестница была увешана портретами, но только одной личности: Иисуса, проходящего все стадии страстей до смерти на Голгофе (это уже на площадке третьего этажа). Брунетти задержался ровно настолько, чтобы изучить одну из этих сцен: это были не дешевые репродукции из религиозных журналов, которые он ожидал увидеть, а тщательно прорисованные цветными карандашами картины. С любовью останавливаясь на ранах, терниях и гвоздях, их автор постарался придать сахариновую приторность лику страждущего Христа.

Оторвавшись от созерцания распятого, Брунетти увидел женщину, стоящую в дверях, и на миг ему почудилось — вот она, сестра Иммаколата: вернулась в орден, вновь в своем облачении. Но более пристальный взгляд разъяснил его ошибку, — нет, это не она, другая, сходство придает одежда: длинная белая юбка, спадающая до пола, и бесформенный черный свитер, застегнутый поверх белой кофты с высоким воротом. Для полного монашеского облачения недоставало лишь плата и длинных четок, свешивающихся с пояса. Кожа лица напоминала бумагу — сухая и белая, такая бывает у тех, кто редко, а то и никогда не видел дневного света. Нос был длинный, с розовым кончиком, подбородок слишком маленький. Черты лица казались странно нетронутыми — трудно было определить возраст… Видимо, между пятьюдесятью и шестьюдесятью.

— Синьора Лерини? — Брунетти не счел нужным ей улыбнуться.

— Синьорина, — поправила она немедленно. Как видно, часто вносит эту поправку, а может, и готовится к ней каждый раз заранее.

— Я пришел, чтобы задать вам несколько вопросов о состоянии вашего отца.

— Могу ли я узнать, кто вы? — поинтересовалась она со смешанным выражением кротости и агрессии.

— Комиссар Брунетти. — Он повернулся к Вьянелло. — А это мой сержант Вьянелло.

— Полагаю, вам надо войти.

Он кивнул, она отступила и придержала для них дверь. С обычным «permesso» они вошли в квартиру. Комиссара сразу поразил запах — страшно знакомый, но почему-то неопознаваемый. Сервант красного дерева в холле был заставлен фотографиями в искусно выполненных серебряных рамках. Комиссар сначала взглянул на них лишь мельком, но потом стал рассматривать внимательно. На них были запечатлены только духовные лица: епископы, кардиналы, четыре монашки, застывшие в шеренге, даже папа римский. Хозяйка дома на них не смотрела — вела посетителей в другую комнату, — и комиссар наклонился, чтобы поближе взглянуть. Все были с автографами, многие — с посвящениями: «синьорине Лерини», а один кардинал даже надписал «Бенедетте, возлюбленной сестре во Христе». У Брунетти появилось странное чувство, что он в комнате подростка, где все стены увешаны гигантскими постерами рок-звезд, одетых в дикие костюмы.

Быстро догнав синьорину Лерини и Вьянелло, он вслед за ними вошел в комнату, которая сначала показалась ему часовней, но при ближайшем рассмотрении оказалась гостиной. В одном углу стояла деревянная мадонна, рядом с ней горело шесть высоких свечей, — так вот он, источник запаха. Перед статуей — молитвенная скамейка, без мягкой подушки для коленей.

У другой стены — еще один алтарь, явно воздающий честь покойному отцу синьорины, — точнее, фотографии человека с бычьей шеей в деловом костюме, весомо разместившегося за столом со сжатыми на животе руками. На него был направлен постоянный свет из какого-то источника, скрытого потолочными балками.

Синьорина Лерини опустилась в кресло, но села на самый край, держа спину прямо.

— Я хотел бы, прежде чем приступить к делу, — начал Брунетти, когда все трое уселись, — выразить свои соболезнования по поводу вашей потери. Отец ваш был хорошо известным человеком, несомненно ценным для города, уверен, что его отсутствие очень трудно переносить.

Она сжала губы, склонила голову, отозвалась:

— Волю Господню надо принимать с благодарностью.

Из-за спины Брунетти услышал, как Вьянелло шепчет на грани слышимости: «Аминь», но сдержался и не поддался импульсу глянуть на сержанта. Синьорина Лерини, однако, обернулась к Вьянелло и узрела лицо, соответствующее своему по торжественности и благочестию. Черты ее заметно расслабились, она стала не такой деревянной.

— Синьорина, я не желаю вторгаться в вашу скорбь, ибо понимаю, что она глубока, но хотел бы задать вам некоторые вопросы по поводу имущества вашего отца.

— Как я вам уже говорила, — отвечала она, — его состояние теперь у Господа.

На этот раз комиссар услышал вздох: «Да, да», — позади себя и подумал, не переигрывает ли Вьянелло. Да нет, вряд ли, — на сей раз синьорина Лерини посмотрела на сержанта и кивнула в его направлении, несомненно признавая: здесь есть еще один христианин.