Гибель Светлейшего - [13]
Чувство осторожности подсказало гимназисту, что с Розочкой не следует говорить про отца. Не надо говорить и про Павлюца и про таинственный карандаш. Лучше всего молчать и слушать. Олег вспомнил грека Згуриди. Его повесили за коммунизм. Так было написано крупными буквами на плакате. Значит, он тайный революционер. Почему же он обманул мешочников?
Хотелось, чтобы Розочка рассказала про Ленина и коммунистов. В сердце Олега в последнее время закрадывались сомнения: не врут ли белые газеты? Им можно было не верить, но неужели отец мог говорить неправду?..
Розочка не стала рассказывать о Ленине. Она взяла с этажерки толстый альбом в плюшевом переплете и нашла фотографическую карточку пышноволосого веселоглазого студента, снятого возле бамбуковой тумбочки. На другом фотоснимке тот же мужчина в косоворотке, но уже с курчавой бородой и без пышной шевелюры, утерял прежнюю веселость в глазах и был задумчив.
— Это и есть мой папочка! — воскликнула девочка, сияя глазами-фиалками. — Правда, очень красивый?
Она готова была рассказывать об отце бесконечно, но на пороге комнаты вдруг появилась Фира Давыдовна.
— Роза, надо ложиться спать. Нашего гостя мы устроим в столовой на диване. Тетя ему уже постелила. Идите, Олег, ложитесь.
Гимназист заснул сразу же, едва растянулся на прохладной простыне, пахнущей нафталином. Проснулся он поздно. Его разбудил луч солнца, перекочевавший с подушки на лицо. Фиры Давыдовны не было дома. Розочка, засучив рукава, занималась на кухне стиркой. Она отжимала белье и складывала в эмалированный таз. По обнаженным худеньким рукам девочки хлопьями сползала мыльная пена.
— Вы засоня! — закричала она, скручивая упругим жгутом выстиранную сорочку. — Смотрите, сколько я белья настирала!
Веселая и проворная Розочка напоила Олега чаем и накормила кукурузной лепешкой. Гимназист стал прощаться.
— Я могу вас проводить, если хотите, — предложила девочка.
— Спасибо. Я один найду.
Но девочка быстро переоделась. Они вышли из дому и зашагали по залитым солнцем улицам города. Розочка болтала без умолку. А Олег хмуро слушал ее и поминутно ощупывал карандаш в кармане. Предстоящий визит на Большефонтанную к неведомому Сергею Сергеевичу Павлюцу его смущал. Гимназист мысленно повторил: «Иван Михайлович просил помочь доехать до Петрограда».
Розочка довела гимназиста до дома, где жил Павлюц.
— Вот это тридцать четвертый дом по Большефонтанной. Если вы недолго здесь пробудете, я могу вас подождать в сквере. На той скамеечке.
— Хорошо. Я скоро!
Павлюца дома не оказалось. Об этом Олег узнал от немолодой красивой женщины с заплаканными глазами, открывшей ему дверь.
— А когда он придет?
— Никогда! — ответила она и вдруг закрыла лицо руками. — Его арестовали ночью…
Олег потоптался в передней, поклонился плачущей женщине и вышел в большом смущении на лестницу. Путь в Петроград был закрыт.
По расстроенному лицу гимназиста Розочка догадалась о неудаче.
— Вы так скоро! Почему? Дома никого нет?
— Да. Знакомый уехал и не скоро вернется, — соврал Олег.
— Ну, и что же?
— Я думал, он мне поможет достать пропуск и билет. А сейчас я не знаю, что делать даже.
— Вы — смешной! Мама позвонит по телефону, и вам дадут пропуск.
Девочка говорила уверенным тоном. Олег задумался. Если за Фирой Давыдовной прислали автомобиль, значит, она очень важное лицо в Одессе. Значит, она может помочь.
Розочка потолковала с матерью. Фира Давыдовна позвонила по телефону товарищу Тарасу, и всемогущий товарищ Тарас велел выдать Олегу пропуск на выезд из Одессы. И, — это было верхом счастья и роскоши, — Олегу достали билет в делегатский вагон. Он мог ехать, как командированный ответработник, со всеми удобствами, заняв место на верхней полке.
Розочка пришла проводить гимназиста на вокзал. Она принесла полбуханки хлеба и две маленьких селедки. Девочка дождалась третьего звонка. Она бежала по перрону рядом с поездом и махала носовым платком, А когда пропал из виду белый платок и исчезли глаза, похожие на фиалки, Олег отошел от окна. Он с особой остротой вновь почувствовал свое одиночество.
Последний потомок Светлейшего
Поезд пришел в Петроград в три часа ночи, но было светло, как днем. Олег, никогда не бывавший в северной столице, добрался до Лесного, когда уже взошло утреннее солнце и на пустынных, словно вымерших, улицах протянулись косые тени. По заученному адресу гимназист легко нашел дом тети Веры. Необлицованное кирпичное здание, возведенное на узком промежутке между железнодорожной насыпью и проспектом, высилось одинокой семиэтажной громадиной. До революции его окружали маленькие старинные домики. Сейчас от них остались только фундаменты, которые нельзя было употребить на дрова.
Разыскивая теткину квартиру, Олег поднялся на шестой этаж. Было еще рано, и на звонок долго никто не отзывался. Гимназист принялся барабанить в дверь кулаками. Кто-то осторожно приподнял тяжелый крюк, и в узкую щелку выглянуло сморщенное лицо старушки.
— Кто там?
— Я.
— Кто? — старушка, видимо, плохо слышала.
— Олег Девятов. Сын Марии Михайловны, она здесь живет у Веры Михайловны.
Старушка сняла дверную цепочку и пропустила гимназиста в темную прихожую, заставленную сундуками и шкафами.
