Гибель Столыпина - [62]

V Август 1911 года Время решений.

«Пусть лицедеи учатся у меня искусству интриги!» 1

Отправляясь на встречу с Богровым, Кулябко дважды проверился: чист абсолютно.

Спиридович рассказывал, как однажды филеры, сдуру, от чрезвычайного усердия, п о в е л и Азефа, а потом и вовсе задержали; самый ценный провокатор империи оказался на грани провала из-за того, что родная обломовщина сработала – поленились вовремя сообщить службе наружного наблюдения отработанный годами приказ: «Урода, проходящего по кличке „Роза“ или „Незабудка“, с ярко выраженной внешностью, вывороченными губами, чрезмерно жирного, страдающего одышкою, в дорогом костюме нерусского производства, ни в коем случае не задерживать, вести наблюдение крайне осторожно».

Вывести Азефа – после того ареста – из-под удара его же друзей-эсеров стоило огромного труда.

(Впрочем, Спиридович выдвинул версию, что этот арест был следствием глубокой интриги, проводившейся новым шефом петербургской охраны генералом Герасимовым в борьбе за приобретение Азефа в свое безраздельное пользование. «Родная обломовщина» – с неотправленным приказом – была разыграна как спасительное прикрытие в схватке честолюбивых, а потому кровавых амбиций во время подготовки охранкой очередного террористического акта против членов августейшего дома.) Кто знает, как себя ведут ныне самые близкие к Столыпину люди?

Столыпин не может не чувствовать, что кольцо вокруг него стягивается, а он не таков, чтобы уходить без боя. Значит, его люди задействованы против тех, кого он считает противниками. Гучков и Милюков пока еще не имеют реальной силы; он понимает, что главный противник – Царское Село, значит, н и т к у от Спиридовича сюда, в Киев, протянул наверняка; ходит и смотрит за Кулябкой кто-то неизвестный, стоглазый, страшный и отчеты Столыпину пишет.

– При свечах станем ужинать, – сказал Кулябко, – романтично, в духе драматических произведений Чехова.

– Чем вызвана такая секретность, Николай Николаевич?

– Столыпиным, Дмитрий Григорьевич, Столыпиным – Чем больше я думаю про то ваше письмо, что мне прочитал ваш посланец в Ницце, тем больше оторопь берет…

– Дантон начал со службы революции, а кончил на плахе под топором палача, призванного на казнь революцией. Извивы истории, ничего не попишешь, борьба за власть, одно слово…

– Неужели Столыпин и впрямь считает, что может стать над государем? – спросил Богров. Кулябко пожал плечами:

– Отчего нет? Англия – пример заразителен; есть король – нет короля, все решают Даунинг-стрит и парламент. Думаете, Столыпин не лелеет мысль о создании подобного рода конструкции на русской почве? Как доехали? Глаз ничьих за собою не чувствовали?

– Нет вроде бы…

– «Вроде бы» – негоже в нашем деле, Дмитрий Григорьевич. Что похудели?

– Так это хорошо, – грусто усмехнулся Богров.

– А вот и нет. Истинно здоровый человек обязан быть толстым. Голодны?

– Совершенно сыт.

– Жаль. Я сказал, чтоб приготовили ляжку молодого барашка с чесноком; мигом из погребка принесли…

– Нет, нет, спасибо, тем более на ночь глядя, не искушайте, Николай Николаевич…

Кулябко достал из шкафа рюмки, бутылку шартреза (пил только сладкое, особенно любил тягучие ликеры), разлил з е л е н ь, чокнулся:

– С благополучным возвращением.

Выпил быстро, налил еще; снова выпил, не чокаясь, заел шоколадкой:

– Знаю, вы – непьющий, не стану неволить… Ну, так что ж станем делать?

– Комбинация может получиться любопытной, Николай Николаевич… Глава эсеровской боевки, Николай Яковлевич, предложил мне войти в контакт с охраной, можете себе представить?!

– Ну да? – подивился Кулябко, играя искреннее удивление. – Так ведь это ж на ловца и зверь бежит?! Погодите, а если – игра? Если путает он вас?

– Поверьте – нет. С х в а ч е н намертво. Он убежден во мне совершенно, проверка продолжалась слишком долго… А венцом была встреча с Орешком. Я провел ее – без хвастовства скажу – здорово, красиво все разыграл…

– Ах, милый, коли б Орешек один вас подозревал…

– Это серьезно? – побледнев, спросил Богров.

– Пока сдерживаю.

– Но прямой опасности нет?

Кулябко вздохнул, ответил вопросом:

– Скажите честно: вы для себя, внутренне, уже решились на д е л о?

– Да как же вы мо… – начал было Богров, но Кулябко положил свою мягкую ладонь на его руку, перебив:

– Не надо, друг мой… Не надо… Смотрите правде в глаза…

– Этого разговора я ждал, Николай Николаевич, мучительно ждал, – после долгой паузы ответил Богров. – Тут нельзя втемную, это вам не карты. Я до сих пор не могу взять в толк: неужели вы решаетесь даже думать такое против премьера…

– Да будет вам, – поморщился Кулябко. – «Думать»… Вся империя не думает уже, а говорит… Во весь голос… Дома, в обществе, в прессе…

– Но он же глава государства!

– Глава государства у нас император, Дмитрий Григорьевич, а не Столыпин… Он – узурпатор и погромщик, возомнивший себя спасителем отечества! Для него я – хохол, вы, простите – жид, а князь Шервашидзе, достойнейший член Думы, – кинто, жулик, грузинский недоносок! Он развалит империю, Дмитрий Григорьевич! Не зря от него все отколыхнулись, начиная с Милюкова и Гучкова, кончая Пуришкевичем и графом Бобринским! Он нынче один остался, а отсюда – путь к диктатуре! И обернется на против нас! Кто не на «ов» или «ин» кончается, а на «о», «дзе» или «ман»…