Гибель Столыпина - [44]

– Будто в Петербурге нельзя думать, – снова усмехнулся Щеколдин. – Или в вашем родном Киеве… Ваш отец, кстати, сколько зарабатывает в год?

– Много.

– Это не ответ, товарищ Богров.

– Более пятидесяти тысяч, мне кажется.

Щеколдин знал от Кулябко, что Григорий Григорьевич Богров зарабатывает чуть менее двухсот тысяч, и Богрову-сыну это известно, он несколько раз выполнял посреднические функции по оформлению сделок на продажу помп – юридическую сторону контракта гарантировала адвокатская фирма отца.

– Как он относится к вашей революционной деятельности?

– Резко отрицательно.

– А ваш патрон Кальманович?

– Он не знает толком о том, что я думаю.

– Но ведь он помогает нашим товарищам, разве нет?

– Это вполне легальная помощь, он ведет политические процессы, вам это известно лучше, чем мне.

– Он вам доводится свояком?

– Десятая вода на киселе, Николай Яковлевич.

Щеколдин отметил и эту ложь Богрова: ему было прекрасно известно от Кулябко, что Кальманович не только вел политические процессы, не только помогал партии финансово, но и давал в своем доме убежище социалистам-революционерам.

– А разве Фриду Розенталь он у себя не прятал? – ударил Щеколдин. – Помните, из летучего боевого отряда?

– Первый раз слышу.

Фриду Розенталь выдал охранке он, Богров; девушка повесилась в Акатуе после того, как была изнасилована тюремщиками и заболела сифилисом.

– Что ж, значит, товарищ Кальманович настоящий конспиратор, – заметил Щеколдин.

– Он не посвящает вас во все свои дела. Отчего? Только ли потому, что свято блюдет партийную дисциплину? Или у него есть основание не до конца доверять вам?

Богров ответил не сразу – он просчитывал, как лучше оступить: обидеться, сыграть недоумение или пустить в ход свое обаяние и юмор. Стремительная логика провокатора подсказала ему, что обижаться сейчас нельзя: вдруг Николай Яковлевич поднимется и уйдет? Тогда комбинация, коронная его комбинация с вхождением в боевую группу террора, провалится. Недоумение не п р о з в у ч и т, боевики – люди однозначные, они штучек не принимают, это с Кулябко можно играть, охранка – сентиментальна, агента бережет, где их сейчас найдешь, особенно из мира интеллигенции?!

– Куда уж доверять мне, – усмехнулся Богров, остановившись на «версии юмора». – Барич, жид крещеный – что конь леченый, горя не хлебал, побегов с каторги не имеет…

– Вы плохо ответили мне, – сказал Щеколдин. – Не рекомендуй вас достойные товарищи, я бы мог заподозрить в вас двойное дно.

Богров дрогнул, не сдержался:

– Что вы подразумеваете под «двойным дном»?

– То самое, – еще круче нажал Щеколдин.

– Вы не имеете права оскорблять меня такого рода подозрением.

– Ответьте мне, – словно бы пропустив слова Богрова, гнул свое Щеколдин, – при каких обстоятельствах была арестована киевская группа анархистов-интернационалистов-коммунистов во главе с товарищами Рощиным и Нечитайло?

– Я думаю, их выдал провокатор.

Выдал их он, Богров. Именно поэтому вариант ответа был у него готов, выверен интонационно, мотивирован.

– Вы были членом этой группы?

– Да.

– Значит, вы знаете всех, кто входил в организацию?

– Почти. За полгода перед провалом мы разбились на пятерки.

– У вас есть подозрения на кого-либо?

– Нет.

– Кто избежал ареста?

– Я, в частности.

– Чем вы это объясните?

– Благородством моих товарищей по борьбе с самодержавием. Никто из них не назвал меня.

– Кого еще не взяли?

– Не знаю… Точно – во всяком случае – не знаю… Кажется два человека из пятерки Нечитайло ушли благополучно за границу…

– Их имена вам известны?

– Нет.

– У вас в организации было обговорено заранее, чем карается предательство?

– Нет… Это, по-моему, само собою разумеется.

Щеколдин покачал головой:

– Отнюдь. Товарищи социал-демократы ограничиваются тем, что оповещают в своей прессе о провокаторстве открытого ими агента охранки и предупреждают остальных от общения с выродком… Мы же, как вам, должно быть, известно, караем измену смертью… Вы знаете об этом?

– Я слыхал… Но кое-кто ушел от возмездия, Николай Яковлевич.

– Татаров не ушел. Лысков не ушел. Потапчук не ушел. Гринберг не ушел… Никто никуда не денется, вопрос времени… Вы, кстати, готовы к тому, чтобы – в случае, если мы примем ваше предложение о терроре, – подписать добровольное обязательство казнить провокатора, коли в этом возникнет нужда?

– Конечно.

– Как, по-вашему, товарищ Богров, кто сейчас в России является самым главным врагом революции?

– Министр юстиции… Щегловитов…

– А отчего не царь? – медленно приблизившись к Богрову, прошептал Щеколдин. – Вы боитесь поднять руку на царя, Дмитрий Григорьевич?

– Я… Я не боюсь поднять на него руку… Но это…

Щеколдин откинулся на спинку стула, усмехнулся:

– Вы готовы на смерть, товарищ Богров? Или думаете, что вам удастся избежать ареста сатрапов после центрального акта?

– Конечно, я мечтал бы избежать ареста, Николай Яковлевич, я не смею лгать…

Но, полагаю, коли чаша смерти уготована мне, я найду в себе силы испить ее достойно.

– Почему вы назвали Щегловитова, а не Столыпина?

– Потому что Столыпин… Его так охраняют после всех покушений… Столыпин есть Столыпин.

– А вы готовы к тому, чтобы убить его?

– Да, если партия социалистов-революционеров, истинно народная партия, возьмет этот акт на себя, научит меня действию, организует слежение за премьером, выделит мне помощников и руководителя, продумает вопрос возможного спасения…