Гибель советского ТВ - [11]
Уже под утро позвонил домой. Сообщил, что я на новом месте, в Госкомитете по радиовещанию и телевидению. Просил жену Аллу не беспокоиться. Детям пока ничего не говорить; приеду – расскажу.
В некоторых нынешних писаниях распространяются байки о том, что в те дни здание Комитета на Пятницкой, телецентра на Шаболовке было оцеплено сотрудниками КГБ, а их коридоры патрулировали негласные сотрудники госбезопасности. Все это бред! Равно как и измышления академика Г. Арбатова о том, что я искал какую-то кнопку, отключающую вещание. Если бы чекисты «обложили» дом на Пятницкой и другие объекты, я об этом непременно бы знал. Председатель КГБ СССР Владимир Ефимович Семичастный, с которым у меня были со времен совместной работы в ЦК ВЛКСМ искренние отношения, наверняка сказал бы, да и товарищи по работе в Комитете могли впоследствии об этом поведать.
Просмотр содержания программ всех трех видов вещания занял сравнительно немного времени. Начинался новый рабочий день. Вместе с Алексеем Архиповичем Рапохиным прошлись по коридорам четвертого этажа, посмотрели некоторые радиостудии, аппаратные, зашли в редакцию «Маяка», в службу радиоперехвата зарубежных радиовещательных станций. В ночных программах этих станций не было ничего такого, что говорило бы о смещении Н. С. Хрущева.
Утро, день и вечер 14 октября я был в Комитете, никуда не выходил. Знакомился со структурой Комитета, вникал в текущие вещательные программы, беседовал с заместителями. За весь день ко мне извне не было ни одного телефонного звонка: на мои же никто из могущих дать мне достоверную информацию о ходе Пленума ЦК КПСС не отвечал. Конечно, я понимал, что означало для меня сохранение Н. С. Хрущева на его прежних высоких постах. Тюрьма. И не только... Страха не было. Я знал, на что шел. Был уверен в необходимости в интересах народа, государства и партии смещения Хрущева...
К ночи 14 октября я перестал кому-либо звонить. Предупредил жену, чтобы не беспокоилась, – заночую в Комитете. Мы долго сидели с Алексеем Архиповичем Рапохиным... Я ему рассказал как на духу обо всем, что было связано с моим переходом в Комитет...
Утром мне позвонили от Брежнева и сказали, что сейчас фельдсвязью высылается постановление Политбюро и решение Президиума Верховного Совета СССР о назначении меня председателем Государственного комитета по радиовещанию и телевидению, а к 19 часам я должен быть у Леонида Ильича на Старой площади. Получив эти документы, я попросил начальника управления кадров ознакомить с ними руководящий состав Комитета, а сам, после двух бессонных ночей, уехал домой.
Вечером у Брежнева собрались Подгорный, Косыгин, Демичев, который на только что окончившемся Пленуме ЦК был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК КПСС, и на него как секретаря ЦК были возложены обязанности куратора отделами пропаганды, культуры и науки ЦК партии с соподчинением Суслову. На Пленуме в состав Политбюро ЦК КПСС был избран Александр Николаевич Шелепин. Помимо меня к Брежневу были также приглашены Владимир Ильич Степаков, заведующий Отделом пропаганды ЦК КПСС, исполнявший одновременно обязанности главного редактора «Правды» (П. Сатюков был освобожден от этой должности), и Лев Николаевич Толкунов, исполняющий обязанности главного редактора газеты «Известия» (А. Аджубей был освобожден от этой работы).
В ходе беседы у Брежнева было решено сформировать пресс-группу при Политбюро ЦК КПСС в составе Демичева (руководитель), Степакова («Правда»), Толкунова («Известия») и Месяцева (Госкомитет по радиовещанию и телевидению). В пресс-группу стекается вся информация, которая поступает в ЦК по различным каналам. Она группой коллективно обрабатывается, и так же коллективно вырабатываются основные направления в пропаганде и агитации, вносятся коррективы в их текущее содержание как внутри страны, так и на зарубежные государства. Было оговорено, что лишь принципиальные вопросы пресс-группа вносит на рассмотрение Политбюро ЦК...»
Спустя несколько дней после смещения Хрущева на родину из Норвегии возвратился уже бывший глава Комитета по радиовещанию и телевидению Михаил Харламов. Вот как он сам об этом вспоминает:
«Когда пришел в Комитет, рядом с обычными дежурными стояли незнакомые охранники, как бы дублирующие их. У дверей моего кабинета, где дежурных вообще не полагалось, тоже стояли часовые. Охранники стояли даже на подступах к радио, окружив здание двойным кольцом. Это были люди, расставленные по приказу Шелепина. Именно он предложил взять ТВ и радио под контроль. По его приказанию к нам был даже прислан специальный «комиссар», хотя он так и не назывался...
Меня, однако, пропустили. Я забрал из своего кабинета личные вещи. А затем, встретив Месяцева, единственно о чем попросил, чтобы он не бросал камни в мою спину. Есть у нас такая нехорошая традиция. Месяцев обещал. А потом уже в другом кабинете Шелепин озлобленно орал на меня, топал ногами, хотя никаких вразумительных обвинений я от него так и не услышал. Странно было (да и страшновато, признаюсь) наблюдать в этакой ярости своего сокурсника по довоенному интеллигентному ИФЛИ...»
