С видом шестидесятника прошлого века, не ведающего зла в своем сердце, этот проклятый Сурен читал под общий хохот отрывки из моей рукописи, а затем — соответствующие отрывки из «Мира божьего», и мне хотелось вместе с Демоном восклицать: «Проклятый мир! Презренный мир!»
Самое неприятное заключалось в том, что я не мог уйти: в комнате была чудовищная теснота. Только потом я узнал, что Сурен обегал своих знакомых и зазывал их: «Приходите! Будет зрелище достойное богов!»
И все шли и шли. Даже когда уже мое распятие на кресте кончилось, и я, плетясь в хвосте оглядывающейся на меня публики, протискивался к выходу, в вестибюле здания я увидел новую толпу, стремящуюся наверх.
— У нас пригласительные билеты! — шумели люди. — Мы тоже хотим послушать!
— Говорят, он написал гениальное произведение! — вздыхала какая-то литературная дама в пенсне.
Толпа, напиравшая сверху, и толпа, сдерживаемая внизу двумя-тремя служителями, стиснули меня, и я вырвался на улицу едва живой[1].
Беда не приходит одна. Дома меня уже поджидал следователь и я узнал, что мне инкриминируется взятка, полученная в здании почты от завмага крупнейшего в Н. продуктового магазина. Я расскажу вам, гражданин прокурор, и эту страницу моей жизни, тем более, что вам уже не придётся вернуться к ней.
Завмаг Кистунов продавал кетовую икру, значащуюся товаром второго сорта, за первый сорт. Разницу, которая составляла около пятисот рублей, он, по моим сведениям, присвоил. Но лжива человеческая натура! Я имел все психологические основания предполагать и даже быть уверенным в том, что Кистунов разницу в ценах клал в карман, и именно в свой карман, а не в государственный. Однако Кистунов настолько напорченный человек, он до такой степени действует извращенно, что вместо естественного пути: рука — касса — свой карман, он, оказывается, официально и с самого начала, еще на базе, признал икру первосортной и переоценил ее, причем все, решительно все деньги поступили в кассу магазина! Можно ли больше подводить человека, чем сделал Кистунов со мною?!
А я, еще не потеряв тогда веры в людей, написал о Кистунове фельетон под заголовком «Завмаг-фокусник» и, зайдя в магазин, показал рукопись как бы невзначай самому Кистунову. Тут же мы сговорились на двухстах рублях, которые Кистунов принесет мне после закрытия магазина за то, конечно, чтобы я не печатал фельетона. Местом свидания я назначил почтамт.
Он, действительно, принес, но тотчас ко мне подошел милиционер, переодетый в штатское, и отобрал деньги, причем номера купюр были заранее известны.
Я уже начал забывать эту историю, как вдруг меня вызвали в суд и осудили.
Просидел я недолго. Я попросил одного любезного вора, отбывавшего наказание в одной со мною камере, похлопотать за меня перед той неведомой мне организацией, которая собиралась взять его на поруки:
— Что им стоит заодно выручить и меня? Скажи, что я исправлюсь. Теперь ведь это модно!
Этот железный довод сокрушил все препятствия и вскоре я вышел на свободу, так и не узнав названия облагодетельствовавшей нас обоих организации.
В этот момент меня волновало совсем другое, а именно: сомнение в порядочности женщины вообще и той женщины в частности, которая была, но не числилась моей женой до ареста и суда.
С сильно бьющимся сердцем я переступил порог комнаты Клавы. В комнате было неуютно. Когда я открыл дверь, Клава одетая лежала на кровати и ревела. Увидев меня, она ахнула и как завороженная продолжала лежать, пяля на меня глаза. Я молча подошел к шкафу, распахнул его и с чувством негодования убедился в худших своих предположениях.
— Где мой новый двухбортный костюм? — спросил я вне себя.
И что же! Она же возмутилась и, вскочив с постели, набросилась на меня с упреками:
— Пока ты по тюрьмам сидел, я полторы смены работала! А на тебя не настачишься! Разносолы требуешь! Икру тебе носила!
Сказав железным голосам: «Все между нами кончено!» — я стремительно удалился.
На улице я успокоился и пришел к выводу, что все к лучшему. Я давно уже разочаровался в этой мещанке. Было превосходно, что она сама дала мне такой серьезный повод для расставания. Передо мной стояли проблемы, которые я должен решить без помех!
Прежде всего мне надо было подумать о новых путях к богатству.
Тернисты и непроходимы тропинки бедствий! А я уже терпел бедствие: очень скоро скромные ресурсы мои подошли к концу, у меня только и оставалось, что располагающая внешность и единственный костюм, который, надо сказать, начал меня беспокоить, оказавшись гораздо менее выносливым, чем его хозяин. Приближающаяся старость украсила меня, эффектно посеребрив мои кудри, а на брюках одряхление проявилось менее эстетично…
Я задался целью выяснить для самого себя источники и пределы личного обогащения, возможного в наши дни. Должно же быть нечто вроде тех «запасных выходов», которые во время пожаров спасают людей в театрах. Вот я сейчас горю и сгораю от лихорадочного желания сжимать в руках аккуратные банковские пачки сторублевок, толстые, благословенные пачки. Неужели я должен погибнуть на этом валящем огне без всякой надежды? Нет! Этому не бывать.
