Гибель профессии - [2]

Бормашина была вынесена, у окна стоял пюпитр с графином, остальная площадь была занята тремя рядами стульев. Словом, если бы собралось двенадцать человек, рецензент (входивший в это число) мог бы с чистой совестью написать в местной газете, что зал был полон.

Но в том-то и дело, что явилось только трое: рецензент, я (у меня были свои планы, о которых скажу чуть ниже) и широко известный в городе Федор Степанович Иванов, красивый рослый мужчина лет пятидесяти пяти.

Я знал, что из-за Федора Степановича был недавно уволен сотрудник районной газеты Гранкин. Дернула его нелегкая тиснуть заметку: «Физкультура делает чудеса». Привожу ее на память:

«В нашем городе уже давно живет Федор Степанович И. Последние 15 лет он настолько натренировал свое тело, что летом и зимой ходит в одних трусах. В беседе со мною Федор Степанович сказал, что он никогда не простуживается, даже когда купается зимой в проруби. Кроме того, несмотря на свой возраст (по-видимому, несколько ошибаясь, он назвал 120 лет), Федор Степанович подчеркнул, что в результате такого режима у него прекрасные мускулы, и, желая это доказать, тут же стал на голову.

Федор Степанович, по его словам, систематически проверяет свое здоровье у известного в области психиатра профессора Колосова. Мы побывали у профессора, который сказал нам, что И. страдает неизлечимой формой шизофрении».

Чуть ниже — стояло:

«Федор Степанович уже ряд лет состоит подписчиком нашей газеты».

Редактор, на свою беду, крепко спал в ту ночь, когда он доверил выпуск газеты старому журналисту Гранкину. Утром, по выходе газеты, редактор тотчас был вызван в райком, откуда вышел красный и потный. В тот же день Гранкин пришел ко мне и сказал тоскливо: «Дайте контрамарку на „Приключения Макса Линдера“! Нет, на три сеанса подряд: должен же я куда-нибудь деться…»

А у меня самого были причины искать пристанище, и это толкнуло бедного администратора кино в клуб дантистов…

В первом ряду сидел Федор Степанович совершенно голый (если не считать трусиков), с ассирийской черной бородой. Сзади сидел газетный рецензент, он же фельетонист, очеркист и заведующий информацией, Вася Жук, молодой человек, с которым мне приходилось держать ухо востро, и я.

— Не понимаю, зачем вы пришли? — мрачно говорил мне Вася. — Может быть, вы собираетесь пригласить старика швейцаром в кино? Голый швейцар — это нерасчетливо. Свидетельствует о бедности фирмы.

— Я не так деловит и расчетлив, как другие, — скромно отвечал я, — просто меня тянет послушать свежее литературное слово.

— Ах, свежее! Ах, литературное! — мрачно улыбался Вася. — Вот бы у кого вам набраться свежести мысли!

И он кивал на сидевшего впереди Федора Степановича.

Я невольно вгляделся в мощную спину голого шизофреника и тут только заметил, что он сжимает в руке рукопись. Что бы это значило?

Раздумывая над этим вопросом, я прозевал выход из-за кулис, то есть из боковой двери, писателя-толстяка Гуниядина. Раскланиваясь на ходу, он стал за пюпитр и положил перед собой исписанные листы.

— Мне приятно видеть, — смущенно начал — он, не отрываясь от первого листа, — как люди вашего города, бросив привычные занятия, устремились послушать новое произведение, которое…

По-видимому, ничто не могло изменить содержание приготовленного вступительного слова или остановить оратора. И все-таки он был остановлен!

Федор Степанович стремительно поднялся со своего места и шагнул к пюпитру.

— Не то читаешь, — сказал он пронзительным голосом, — ты вот что читай. Мой роман! (Это слово он произнес с ударением на первом слоге.) В трех действиях и одной картине! Давай, — ну! Называется «Вода на голову».

Вообще говоря, Федор Степанович твердо придерживался амплуа тихопомешенного. Но в наше время так часто меняют и призвание и профессию! Я видел в этот момент, что от тихого помешательства у Федора Степановича не осталось и следа. Мощные мускулы на его руках напряглись, он страшно заскрежетал зубами и рванул бороду. Гуниядин тихо пискнул и заметался. Но единственный проход был занят огромной голой фигурой, угрожающе протягивающей рукопись. Заблокированный автор романа из жизни дантистов сдался и, взяв протянутую ему тетрадь, начал читать ее срывающимся голосом. Тотчас же Федор Степанович принял мирный вид и уселся в кресло, слушая чтеца с вниманием. Прислушался и я.

В первой главе романа «Вода на голову» шло подробное описание сенокоса, производимого не совсем обычно: в воздух поднималась стая вертолетов на высоту растения; вращающиеся винты лихо косили сено.

В конце концов это было ничем не хуже некоторых научно-фантастических романов. Однако Федор Степанович вдруг вскочил и вырвал из рук оторопевшего чтеца свою рукопись.

— Дрянь! — кричал при этом бедняга. — Какой это роман? Дрянь! Не то!

И с этим криком самокритичный безумец выбежал из зала.

Дальнейшая читка не состоялась. Гуниядин жаловался на головную боль и хватался за сердце.

Назавтра в нашей газете появился доброжелательнейший отчет Васи:

«В переполненном зале молодой писатель прочитал свой интересный роман под названием „Вода на голову“…»

Бедный Вася перепутал названия романов, но это осталось незамеченным. Я узнал, что днем состоялся прием в редакции по случаю пребывания у нас совершенно воспрянувшего духом Гуниядина. Редактор жал ему руку и поздравлял его с новым произведением. Гуниядин согласился написать для газеты очерк об уборке урожая и, что меня особенно поразило, тотчас даже без просьбы получил сто рублей авансом.